Непридуманные рассказы женщин о войне. Невыдуманные рассказы о войне
Гантимурова Альбина Александровна — главстаршина (ст. сержант), командир отделения разведки морской пехоты, кавалер Ордена Славы двух степеней
Жила я в . Мама умерла, когда мне было три года, и воспитывала меня тетя. Я никогда не отличалась примерным поведением — могла на спор со второго этажа спрыгнуть — вот была такая. Когда началась война, мы жили в Ленинграде. Двадцать второго началась война, а у нас заболел педагог, которому мы должны были сдавать русский язык, и в связи с этим экзамен перенесли на двадцать третье. Я тогда была в восьмом классе. Мы страшно обрадовались, что началась война и нам не нужно сдавать этот экзамен. Мы не знали, что такое война. Потому что финская война прошла как-то мимо нас — проходили эшелоны и туда-сюда, но она не так всколыхнула народ, как Отечественная война.
И поэтому когда выступил Молотов, мы как-то к этому отнеслись — сегодня война, а завтра ее не будет. В то время мы же не читали книги об этой войне, которые появились позднее. Мы читали книги тех времен, где говорилось о гимназистах, и так далее. Очень мало было книг о войне. Мы не знали, что такое война. Поэтому, когда объявили набор в народное ополчение, то мы, четыре человека из класса, побежали в военкомат. При этом мы побежали в военкомат Дзержинского района. Там стояли толпы людей, желающих принять участие в народном ополчении. Но мы все-таки пробились, и когда нас стали спрашивать, сколько нам лет — ведь нужно было восемнадцать, а нам и шестнадцати еще не было, мы что-то пробормотали, паспортов у нас еще естественно не было, и все-таки она нас записала всех четверых.
А в это время на углу Маклина (ныне Английский проспект) и Садовой, стояли люди с подносами, собирали ценности в фонд обороны. Женщины снимали драгоценности, серьги, без всякого учета клали их на поднос. Мы тогда еще бегали туда смотреть, какие драгоценности бывают. Удивительное было время, как я сейчас вспоминаю. В конце концов нас все-таки вызвали, и попала я в медсанбат. Поселили нас в Доме ученых в Ленинграде, и нас стали учить на Марсовом поле, как ставить палатки. А в это время около Дома ученых на набережной стояли родители и родственники. Мне тетя махала рукой и кричала: «Альбина, если ты вечером не придешь домой, я тебя накажу!» А я не могла уже придти, я уже дала присягу. И когда в ночь — я не помню числа — мы вышли из Ленинграда, мы шли в обмотках — сапог тогда у нас не было.
Обмотки падали — нас учили их мотать, но мы еще не научились. У меня тридцать пятый размер ботинок, а мне дали сорок первый и все, что у меня было гражданское, у меня было на ногах — иначе ногу можно было ставить в ботинке и вдоль, и поперек. Мы дошли до Пулковских высот пешком. Дивизия стояла дальше, а медсанбат стоял на Пулковских высотах. Мы там переночевали. Я помню, как я была дежурной по транспортному отделению — когда раненых вывозят ближе к тылу, мы везли их дальше в госпиталя. И я уснула. Меня поставили дежурить, и я уснула. Тут подходит командир, и говорит: «а ты тут что спишь?» Я говорю: «а я дежурю» — «как ты дежуришь, если ты спишь? Ну ладно, наказывать тебя буду» Вот такое было у меня первое поручение.
В медсанбате я пробыла очень мало. Меня контузило, и я попала в госпиталь. Там я тоже пролежала очень недолго. Я не помню места, но это был полевой госпиталь. Меня выписали и отправили в этот пункт, где распределяют всех раненых. И в это время проходила морская бригада. В госпиталь пришли представители всех частей, что нуждались в пополнении, и набирали себе народ. В госпиталь пришел офицер, я даже не знала, в каком он звании был, оказалось, что это был капитан, и говорит: «эту девочку я беру себе». Так я оказалась в 73й морской бригаде. Нас туда взяли четверых — троих мужчин и меня. Когда мы были в штабе бригады, там как раз был командир разведки, и он говорит: «я ее себе беру».
Он задал мне несколько вопросов, что я умею. Я ответила, что на лошади умею, и я действительно умела — девчонкой спортом занималась и я еще сказала, что я собак люблю. Он сказал, что у них собак нет, значит, теперь будут. Посмеялись, и он сразу взял меня в разведку. Честно говоря, я даже не умела тогда стрелять. Что-то я видела уже — куда патрон засунуть, но не умела. Но я не говорила об этом. Поэтому когда кто-нибудь что-нибудь делал, я смотрела и училась. Как-то раз решили надо мной подшутить и дали ПТР. Вы знаете, какая у него отдача? «Ты умеешь из него стрелять?» Я сказала, что не стреляла но могу выстрелить. Я взяла это ПТР, тяжелейшее. И мне даже никто не сказал, чтобы ближе прижать к плечу, чтобы меньше была отдача. И когда я выстрелила, я конечно упала и чуть не вывихнула себе плечо. Командир роты разведки этого офицера наказал. Сказал: «тебе старшиной надо быть, а не командиром отделения».
Какое-то время я была просто солдатом, через какое-то время мне присвоили звание сержанта и потом старшего сержанта. Я командовала отделением разведчиков в морской пехоте. У меня в отделении были люди, которые имели уже детей, все взрослые уже были. Они меня называли кто дочкой, кто как. И несколько было молодых матросов. Я ими командовала, и меня все слушались, но не дай Бог кто-нибудь меня заденет другой — они в драку, все заступались за меня. Вот так прошла моя юность.
Первое время мы были конечно плохо экипированы — ватник, ватные штаны, потому что уже зима начиналась тогда. Все это было конечно мне большое, я как клоун была в этой одежде. Но когда я приходила в медсанбат за чем-нибудь, девчонки там настолько меня любили, что старались дать мне какие-то трусики, что сами сшили или еще что-то такое, потому что у нас тогда не было в армии ничего тогда для женщин. Было все мужское. Эти рубашки нижние большущие, кальсоны эти — вы представляете, мы носили кальсоны эти. Ватные штаны — тоже были велики. Что-то приходилось обрезать. Выглядели мы конечно смешно. Единственное, что зимой у нас еще были белые масхалаты — это еще с финской.
Оружие — сначала мы все ППШ наш очень любили, а потом как-то раз сходили в разведку, другой раз сходили — взяли немецкие, как их, шмайсеры, что ли? Но они тоже неважные оказались. А наши эти, как их ППС, они очень часто заедали — патрон криво встанет, и хоть убей. Хоть разбирай. ППШ был для меня тяжеловат, но он надежнее. А потом, как к немцам стали ходить, все стали со шмайсерами ходить. Они легче просто. Они тяжелее, чем ППС, но легче, чем ППШ. Летом масхалатов не было, какие масхалаты? Их тогда вообще не было. Тельняшки у всех были. Если была разведка боем, то обязательно шли в тельняшках. Кстати, когда была разведка боем, то очень часто набирали пополнение из арестованных, из штрафников. Они приходили, и мы отбирали себе. Пополняли свою разведку так. Когда ходили в разведку боем, все они доставали свои бескозырки, ленты в рот, чтобы она не падала, и тельняшки у всех. Ремни и тельняшки у всех, чтобы видели, что это идут моряки. Немцы ведь боялись моряков. Очень боялись.
Я всегда оставалась все-таки женщиной, или, скорее девчонкой. Мне жалко было солдат, когда мы их брали в плен. Первого немца я взяла, один на один мы с ним боролись. У меня кстати фотография его есть, и фотография его невесты. Когда его уже допросили, его отправляли в тыл — а он же не знал, куда, и отдал мне свою фотографию и фотографию своей невесты. Я ему ноги переила, потому что уже не знала, что с ним делать. Получилось так — он был в ячейке, а когда я перепрыгивала ячейку, он схватил меня за ногу. Я вырывалась, ему неудобно было, я по руке ему автоматом дала. Он выскочил из ячейки, и мы с ним молча боролись — я боялась голосом показать, что я женщина, он бы сразу понял, с кем имеет дело.
А самое интересное — надо мной смеялись потом еще полгода: «ты когда в разведку идешь?» — «а что?» — «ты смотри, автомат с предохранителя сними». Когда я с этим немцем боролась, у меня автомат был на предохранителе. Я нажимаю на спусковой крючок, а он не стреляет. Все-таки я догадалась, и как-то у меня получилось снять автомат с предохранителя, я выстрелила и прострелила ему ноги. Он упал, ему ничего не оставалось делать. Но самое интересное, что он выскочил из ячейки без автомата. То есть он только силой должен был меня побороть. У него автомата не было, а у меня был. Я ему прострелила ноги, подползли ребята, все помогли сделать. Но все это было как во сне. Как я соображала, как все это делать — я тогда многого не знала. Притащили мы этого немца, сдали, его допросили, перевязали, и тогда он мне дал свою фотографию и фотографию своей невесты. Сказал при этом, что его уже не будет, но чтобы его невеста знала, что он ей был верен — и все в таком духе. С нами занимались все время немецким языком — как только свободное время, сразу учились. В основном военный язык — команды и все такое. Когда мы занимались, я не отставала от наших мужчин ни в чем. Потом обучали нас еще саперному делу — сначала с нами ходили саперы, а потом мы ходили уже сами.
Были промахи, потому что мы настолько были молоды, что многого не знали. Как-то раз я заметила, что на нейтральной полосе, ближе к немцам, поблескивает все время стереотруба на солнце. Я естественно пришла и доложила. Мне сразу — ты его обнаружила, и ты будешь его брать со своим отделением. У меня тогда уже было свое отделение, и мы подготовились. Следим за ним, было солнце, стереотруба блестит — а он как играется, то в одну сторону, то в другую повернет. Тоже молодой, не соображал. Ночью мы его оглушили, вытащили, притащили в штаб. Мне все говорят: «О, Альбина, очередной орден!» Подначивают меня. Я даже не успела умыться, как меня вызывают в штаб. Мои ребята говорят: «ну, за очередным!» И я такая довольная в штаб иду. Ворвалась в землянку, доложила, что я такая и сякая. Начальник разведки сидит и говорит: «кого ты сегодня привела?» Я говорю, что не знаю, я звания не смотрела, документов нет, я все сдала. Нет, он говорит, подумай, кого ты сегодня привела. Оказывается, наши артиллеристы посадили своего наблюдателя, и я его приволокла. Когда уже все рассмеялись, встает этот детина, бросается на меня. Он бы меня убил, честное слово. Они просто посадили наблюдателя, никому не доложили, а тот тоже молодой, играется стереотрубой, туда-сюда. Потом долго про меня анекдоты ходили. Разведка ведь, как правило, рядом со штабом. Идешь, и все спрашивают: «Альбинка, ты кого сегодня приведешь?» Вот такие шутки были. Война есть война, там было все.
Все ордена я получила за разведку, за пленных. Но самая дорогая награда — это медаль «За отвагу». Она у меня старого образца, и все мне говорят: «что ты ленточку не сменишь?» А я говорю: «не хочу, это у меня самая дорогая награда». Разведка боем. И очень трудно подняться, когда делают артиллерийский налет, потом его переносят, и нам надо вставать и бежать вперед, и там брать кого-то. Это рассказывать так легко, а когда лежишь, через голову летят снаряды, пули и все что хотите. Прекратили огонь, перенесли дальше, и мы должны вставать и бежать. Залегли все, пехота залегла, и не поднять ее. Это такое чувство, и я сама испытала это чувство, когда кажется, что земля держит. Все отяжелело, ни ногу не поднять, ни руку не поднять. Вот она держит тебя. Я это испытала, и поэтому я об этом говорю. И у всех это было. Тогда командир крикнул: «Альбина, сними шапку!» У меня волосы были длинные. Сначала мне косы финкой пилили — не было ножниц, отпилили одну короче другой. Смех один, с меня можно было шарж рисовать. И он крикнул — чтобы все видели, что это девчонка.
И этот крик и призыв — я встала и закричала «вперед!». Все парни встали и пошли вперед. Но все равно все сложилось для нас тогда неудачно, мы до конца не довели начатое. Но после боя подошел ко мне командующий, взял руку и просто положил туда эту медаль. А ребята потом надо мной подтрунивали как могли — документов-то у меня не было. Страшно нас удивило, когда адъютант принес мне удостоверение уже много времени спустя. Ведь мог же забыть — ну дал и дал, и что? До чего люди были обязательные, даже в такой момент. Это самая дорогая моя медаль. Остальное все — «Звездочку» одну я получила, наверное, за общий ход боевых действий. Тогда награждали всех разведчиков, и меня в том числе — за бои и за разведку, так наверное. А «Славы» второй и третьей степени — только за пленных.
Перед выходом в разведку у нас было такое особое состояние, нервное напряжение такое, что лучше было лишний раз не подходить к нам и вопросов не задавать. Как-то раз шли мы уже к передовой на задание, а там сидел взвод пехотинцев и лейтенант молодой с ними. А я, когда ходила, шапку держала в руках, и было видно, что я девушка. Этот лейтенант мне и говорит: «Эрзац-солдат, а ты куда?» Меня это «эрзац» так взбесило, что я подошла к нему и два раза ему по лицу изо всех сил врезала прикладом автомата. И дальше пошла. А поиск сложился неудачно — бывает так, как запнешься в начале, так все идет не так. Обнаружили нас, и мы отошли. Пришла в штаб докладывать, что задание, мол, не выполнено. А меня спрашивают в штабе: «а что еще случилось, когда туда шли?» Я говорю: «да ничего не случилось, все как обычно». Они говорят: «а это что?» — и выводят этого лейтенанта, а он весь забинтованный, не узнать. Я ему, оказывается, челюсть сломала. А я уже и забыла о нем. И вот он в дурацкой ситуации — что он будет говорить, что его ранило? Меня обещали посадить в яму — на передовой губа была в яме или большой воронке, но все обошлось.
Еще один эпизод я хотела бы рассказать, который показывает, что при всем этом я оставалась женщиной. Это уже в Польше было, когда поляки выселяли немцев — причем всех, гражданских. Мы стояли около трапа парохода, на котором их должны были увезти, потому что мы должны были на этом пароходе уйти, но потом решили их пропустить вперед, этих немецких женщин. Идет немка молодая, и у нее на руках ребенок, девочка. Девочка держит куклу. Она проходит по трапу, а там стояли поляки — солдаты или офицеры, фиг их знает. Они стояли двумя шеренгами, и немецкие женщины проходили между них. Вырывает поляк эту куклу у девчонки и бросает за борт. И во мне что-то проснулось, или материнское что-то, или то, что я женщина. Я как поддала этому поляку! А там канат был просто натянут, он перевернулся и в воду! Кричит «Матка боска, я тебя расстреляю, убью!» и так далее, но там со мной много было наших, так что мне не страшно было. Потом командир меня спрашивает: «на кой черт ты с ним связалась, с этим поляком?» — мы их называли поляки, с ударением на первый слог. Я говорю: «Неужели ему жалко, чтобы эта девочка несла куклу?» Потом они стали придумывать, что в кукле могло быть что-то зашито и так далее. Я говорю: «да бросьте вы, вон она эта кукла плавает, достаньте ее и посмотрите, нет в ней ничего». Во мне проснулось что-то, какая-то жалость к немцам. В Германии уже, когда бригаду расформировали, я была в 90-й стрелковой дивизии, там я тоже была командиром отделения разведки. Командир бригады нашей, когда его поставили командиром 90-й дивизии а бригаду расформировали, он всю разведку из бригады взял себе. У него в воспоминаниях есть описание этого, что он взял всю разведку во главе с разведчицей такой-то и такой-то, которую знали все. После того, как 90-ю стрелковую дивизию сформировали, она сразу перешла на Карельский перешеек, против финнов. Там мы участвовали очень мало, нашу дивизию сразу перегнали на запад. Потому что Лященко, командир дивизии был просто выдающийся военачальник.
Я его навещала в больнице незадолго до его смерти. Я для них всех была каким-то ребенком. А у Лященко была женщина на фронте, Анечка, очень красивая девчонка. Дома у Лященко была, разумеется, жена и к тому же дочь. А здесь была вот эта Анечка. Она, очевидно, всегда стеснялась своего положения — мне так казалось, по крайней мере. Красивая очень была. Она меня всегда подкармливала — иной раз идешь мимо их блиндажа, а она кричит мне: «Альбинка, зайди ко мне, тут жена Лященко варенья прислала!» Вот в таком духе. И я, идиотка, год назад, когда он в госпитале лежал, спросила его: «а Вы любили Аню?» Он говри: «да, Альбина, я так ее любил». А она погибла так: поругалась с ним — рассорились они, и она во весь рост пошла по нейтральной полосе. Немец ее тут же снял. Это было такое горе, особенно у нас, женщин. Достойна она была Лященко все-таки. Я даже не знаю, откуда она была, по-моему, она была связистка. Но я даже никогда и не спрашивала. Она всегда очень хорошо ко мне относилась. Когда стали призывать женщин на фронт, сразу получилось так: сколько прислали в войска, столько и услали через шесть месяцев. Меня это все как-то стороной обошло, потому что я всегда была с мужиками.
Но сколько женщин приходило, столько и отсылали потом в тыл через шесть месяцев. Вы знаете, я их никого не осуждаю, была там конечно и любовь у многих, потому что и они были молодые, и солдаты и офицеры — да все там тогда были молодые. Так что это не подлежит осуждению. Я тоже должна была каждый месяц проходить осмотр. Так я там была всего один раз. Врачи посмотрели меня один раз, и рукой махнули — иди, мол, отсюда, и больше не приходи. Просто настолько все меня любили и хорошо относились. До такой степени, что когда я приходила в медсанбат, девчонки не знали, что мне дать. Другая несет бинтик какой-то необыкновенный, другая еще что-то. Просто хорошо ко мне относились. Никто ни разу матом меня не послал. Но один раз у нас было большое несчастье, в дивизии Лященко. Заняли немецкий городок, а там стояли цистерны с этиловым спиртом. И у нас погибло сразу вместе с командиром роты шесть или семь человек. Это был такой траур. Дело в том, что мы, разведчики, первыми обнаружили эти цистерны и сами сделали такую вещь. Вообще ужасно было.
Потом как-то раз нарвались мы на власовцев. Мы нарвались на них, заблудились, надо было влево идти, а мы пошли вправо, и слышим русскую речь. «Ребята, свои?» — «Свои!» И только мы встали, у нас сразу пять человек срезали. Но у нас был закон — всех раненых и убитых мы вытаскивали, никого не оставляли на земле. Всех убитых хоронили. И поэтому когда говорят о Власове, какой он хороший, и что он там хотел сделать — это все ерунда. В основном там были у него украинцы. Я не знаю, что с ними там было дальше. Но когда сейчас начинают их оправдывать — это надо было видеть все, потому что так спонтанно сказать, что он был такой-то, нельзя. У меня даже есть снимок, когда мы хороним наших товарищей, погибших в той стычке с власовцами. Потом в Германии был такой случай: я выскочила на середину улицы, и навстречу мне выскочил мальчишка с автоматом — фольксштурм, уже самый конец войны. А у меня автомат наготове, и рука на автомате. Он на меня посмотрел, заморгал и заплакал. Я на него посмотрела, и заплакала вместе с ним — мне так его жалко стало, стоит пацан с этим автоматом дурацким. И я его пихаю к разрушенному зданию, в подворотню. А он испугался, что я его расстреляю сейчас — у меня шапка на голове, не видно, девчонка я или парень. За руку меня схватил, а у него шапка слетела, я его по голове погладила.
Еще пальцем погрозила, чтобы он не выходил оттуда. Я его лицо даже помню, этого испуганного мальчишки. Война все-таки. Другие отношения, все другое. Вы знаете, когда была подготовка к прорыву блокады, наша рота охраняла место, где заседало все командование Ленинградского фронта, и Говоров там был, и Ворошилов туда приезжал. Все командование там было. Изба в деревне Арбузово, и нас поставили охранять. Но был такой мороз, такая холодрыга — я замерзла страшно. Из избы вышел офицер, и ребята говорят ему: «пустите девчонку, она же замерзла». Завел меня в эту избу, и на краешек посадил. А там мат-перемат стоит, они все матерились — каждый командующий доказывал свое. И что ни слово, то… Адъютант подошел к крайнему из них — а это был Ворошилов как раз — и что-то ему сказал тихо. Тот: «да-да, конечно. Ясно, не будем». Но только начал говорить, и снова его понесло. Это был второй раз, когда я видела Ворошилова, а первый был раньше. Идет эта команда, которая здесь заседала, и в ней Ворошилов, а тут едут повозочные казахи, везут снаряды. Какой-то хмырь подбежал к казаху, а мы шли за этими санями, потому что они хоть немного снег приминали, и нам не по пояс в снегу идти. А казах-ездовой, что видит, то и поет, как всегда. Адъютант подбегает, говорит, что надо посадить Ворошилова, так как он устал идти по снегу — все же в шубах, зима. Мне понравилось, что этот казах так медленно-медленно повернулся к нему, осмотрел его с ног до головы и говорит ему по-русски: «иди-ка ты туда-то! Я сегодня пятую или шестую ездку делаю, лошади устали. Какой там Ворошилов, мне лошадь дороже, чем этот Ворошилов. Мне еще снаряды возить сегодня». Запел песню и поехал. Мы все так расхохотались, а этот офицер от него отстал. В то время мы никогда не спрашивали, кто какой национальности. У нас были в разведке казахи, был грузин один — кстати, вот его не любили, он все время свои проблемы решал. Потом были узбеки еще.
О партизанах могу сказать из своего опыта — как-то раз нам нужно было пройти в тыл к немцам достаточно далеко, и командование связалось с партизанами, сообщили, что в таком-то и таком-то месте мы будем переходить мост. Все согласовали. И только мы подходим к мосту, как он взлетает на воздух. Эти партизаны там пили как бобики, у них там и самогонные аппараты, и жены, и черт знает кто в отряде были. Так что мой личный опыт общения с партизанами отрицательный. С тех пор наше сотруднчиество с партизанами стало гораздо меньше.
Слава Богу, что у меня не было любовников на фронте. Любого мужчину спросите из нашей бригады или 90-й дивизии — они все относились ко мне как к ребенку. Что-нибудь вкусное достали — это все мне шло. Ни разу не попробовала водку. Даже когда замерзала. Когда мы шли, нам всегда наливали полную флягу водки или спирта. Ни разу не попробовала. Другой раз меня ребята уговаривали: выпей, согрейся, глоток только. Натирали мне ноги, руки спиртом, чтобы согрелась. Ни разу не выругалась матом — вот это я жалею, иногда надо было кое-кого послать. Ни разу не попробовала закурить. Так что я какой была, такой и осталась. Муж мне говорил — как дурочкой была, так дурочкой и осталась.
По поводу поведения с Германии могу сказать следующее. У нас, разведчиков, была совсем другая дисциплина, мы были как отдельный клан. По поводу изнасилований ничего не могу сказать, мужики же со мной не делились этим. Да меня там вскоре ранило, и когда я лежала в госпитале в Ленинграде, ко мне многие заходили, и дарили обязательно что-то немецкое — значит, брали там, в Германии это у кого-то. Да и скрывать нечего, были те, кто вывозил из Германии добро эшелонами. Ненависть к немцам была страшенная, но у меня лично ее не было. Не было и все. Я просто делала свое дело, да и все мы, разведчики, делали свое дело. Лишний раз не ударяли. Сейчас к немцам ненависти абсолютно нет, сейчас другие люди совсем — кого ненавидеть-то? Я помню и такой случай, когда Пушкин заняли, там у немцев было гетто, и была там старушенция, русская, а внук у нее был еврей. Мы ночью постучались к ней в избу, и она перепугалась, что опять идут немцы. Когда она услышала русскую речь, она перепугалась, потому что ее сын женился на еврейке, и ее внук был страшно похож на еврея. Она его прятала, потому что его бы убили. Я помню, что я сняла шубу, и отдала ей — она была в тонком пальто. Я всегда такой была. Я через столько всего прошла, но я же не спустила повода, при всем я осталась человеком.
Интервью: Баир Иринчеев
Лит.обработка: Баир Иринчеев
Уважаемые пользователи дока, я уважаю чужую точку зрения, но явное неуважение и оскорбление великого подвига нашего народа, больше терпеть не намерен (просмотр предыдущих моих постов). Так же будут уходит в баН все те, кто неуважительно относится и оскарбляет других пользователей дока. Выкладываемые посты, затрагивают серьезный отрезок нашей истории, к которому большинство относится с уважением и почетом, а посему здесь не место тем, кто считает, что лучше "…боварское, чем окопы Сталинграда". Извините, накипело!
Ушло поколение «надо»,
Пришло поколение «дай»…
О бедный измученный край,
За что тебе эта награда?
Все также полоска не сжата,
И грустная дума томит:
За что вы погибли, солдаты,
И что нам еще предстоит?Поэт Михаил Аникин
Боевой расчет поста аэростатов заграждения
«Но мы мечтали о борьбе… Мучило бездействие… Какое счастье было, когда появилась возможность включиться в подпольную работу, а не сидеть, сложа руки. Ждать. Сына, он побольше, он старше, на всякий случай я отправила к свекрови. Она поставила мне условие: „Возьму внука, но чтобы ты больше в доме не появлялась. Из-за тебя и нас всех убьют“. Три года я не видела сына, боялась к дому подойти. А дочь, когда за мной уже стали следить, немцы напали на след, я взяла с собой, вместе с ней ушла в партизаны. Я несла ее на руках пятьдесят километров. Пятьдесят километров… Мы шли две недели.»
1941 г. Женщины-партизаны. В оккупированном районе Подмосковья. Фото М. Бачурина.
«Я не хотела убивать, я не родилась, чтобы убивать. Я хотела стать учительницей. Но я видела, как жгли деревню… Я не могла крикнуть, я не могла громко плакать: мы направлялись в разведку и как раз подошли к этой деревне. Я могла только грызть себе руки, у меня на руках остались шрамы с тех пор, я грызла до крови. До мяса. Помню, как кричали люди… Кричали коровы… Кричали куры… Мне казалось, что все кричат человеческими голосами. Все живое. Горит и кричит...»
Девушки-партизаны на боевом задании. Август 1941 г.
«Я помню один случай… Пришли мы в поселок, а там возле леса лежат убитые партизаны. Как над ними издевались, я пересказать не смогу, сердце не выдержит. Их резали по кусочкам… Кишки выпотрошили, как у свиней… Они лежат… А недалеко лошади пасутся. Видно, лошади партизанские, даже с седлами. Или они удрали от немцев и вернулись, или их не успели забрать, — непонятно. Они далеко не отошли. Травы много. И тоже мысль: как это люди такое при лошадях творили? При животных. Лошади на них смотрели...»
«Отбили деревню… Ищем, где набрать воды. Вошли во двор, в котором заметили колодезный журавль. Резной деревянный колодец… Лежит во дворе расстрелянный хозяин… А возле него сидит его собака. Увидела нас, начала поскуливать. Не сразу до нас дошло, а она звала. Повела нас в хату… Пошли за ней. На пороге лежит жена и трое деток… Собака села возле них и плачет. По-настоящему плачет. По-человечески...»
Женщины — руководители партизанских отрядов в освобожденном Минске. Июль 1944 г.
«А я о себе вот что запомнила… Сначала боишься смерти… В тебе соседствует и удивление, и любопытство. А потом ни того, ни другого от усталости. Все время на пределе сил. За пределами. Остается всего один страх — быть некрасивой после смерти. Женский страх… Только бы не разорвало на куски снарядом… Я знаю, как это… Сама подбирала…
В одном немецком поселке нас разместили на ночь в жилом замке. Много комнат, целые залы. Такие залы! В шкафах полно красивой одежды. Девочки — каждая платье себе выбрала. Мне желтенькое одно понравилось и еще халат, не передать словами, какой это был красивый халат — длинный, легкий… Пушинка! А уже спать надо ложиться, все устали страшно. Мы надели эти платья и легли спать. Оделись в то, что нам понравилось, и тут же заснули. Я легла в платье и халат еще наверх…
А в другой раз в брошенной шляпной мастерской выбрали себе по шляпке и, чтобы побыть в них хотя бы немного, спали всю ночь сидя. Утром встали… Посмотрели еще раз в зеркало… И все сняли, надели опять свои гимнастерки, брюки. Ничего с собой не брали. В дороге и иголка тяжелая. Ложку за голенище воткнешь, и все...»
Девушки-снайперы перед отправкой на фронт. 1943 г.
«В плен военных женщин немцы не брали… Сразу расстреливали. Или водили перед строем своих солдат и показывали: вот, мол, не женщины, а уроды. И мы всегда два патрона для себя держали, два — на случай осечки.
У нас попала в плен медсестра… Через день, когда мы отбили ту деревню, везде валялись мертвые лошади, мотоциклы, бронетранспортеры. Нашли ее: глаза выколоты, грудь отрезана… Ее посадили на кол… Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. В рюкзаке у нее мы нашли письма из дома и резиновую зеленую птичку. Детскую игрушку...»
«Попробуй вытащить оттуда раненого! У меня тело было сплошной синяк. И брюки у меня все в крови. Полностью. Старшина нас ругал: „Девочки, больше нет брюк, и не просите“. А у нас брюки засохнут и стоят, от крахмала так не стоят, как от крови, порезаться можно. На твоих глазах человек умирает… И ты знаешь, видишь, что ничем не можешь ему помочь, у него минуты остались. Целуешь его, гладишь его, ласковые слова ему говоришь. Прощаешься с ним. Ну, ничем ты ему больше не можешь помочь…
Эти лица у меня вот и сейчас в памяти. Я вижу их — всех-всех ребят. Почему-то вот годы прошли, а хотя бы кого-то забыть, хотя бы одно лицо. Ведь никого не забыла, всех помню… Всех вижу…
После войны я несколько лет не могла отделаться от запаха крови, он преследовал меня долго-долго. Стану стирать белье — слышу этот запах, стану варить обед — опять слышу. Подарил мне кто-то красную блузочку, а тогда же это такая редкость, материала не хватало, но я ее не носила, потому что она красная.»
«Мы отступаем… Нас бомбят. Первый год отступали и отступали. Фашистские самолеты летали близко-близко, гонялись за каждым человеком. А всегда кажется — за тобой. Я бегу… Я вижу и слышу, что самолет направляется на меня… Вижу летчика, его лицо, и он видит, что девчонки… Санитарный обоз… Строчит вдоль повозок, и еще улыбается. Он забавлялся… Такая дерзкая, страшная улыбка… И красивое лицо...»
Медики 144-го стрелкового полка 49-й гвардейской стрелковой дивизии
«Я не могу назвать то, что испытывала тогда, жалостью, жалость — это все-таки сочувствие. Его я не испытывала. Это другое… У нас был такой случай… Один солдат ударил пленного… Так вот мне это казалось невозможным, и я заступилась, хотя я понимала… Это у него крик души… Он меня знал, он был, конечно, старше, выругался. Но не стал больше бить… А крыл меня матом: «Ты забыла, ё… мать! Ты забыла, как они… ё… мать...» Я ничего не забыла, я помнила те сапоги… Когда немцы выставили перед своими траншеями ряды сапог с отрезанными ногами. Это было зимой, они стояли, как колья… Эти сапоги… Все, что мы увидели от наших товарищей… Что осталось… Через несколько дней, когда на нас пошли танки, двое струсили. Они побежали… И вся цепь дрогнула… Погибло много наших товарищей. Раненые попали в плен, которых я стащила в воронку. За ними должна была прийти машина… А когда эти двое струсили, началась паника. И раненых бросили. Мы пришли потом на то место, где они лежали: кто с выколотыми глазами, кто с животом распоротым… Я, как это увидела, за ночь почернела. Это же я их в одно место собрала… Я… Мне так сильно страшно стало… Утром построили весь батальон, вывели этих трусов, поставили впереди. Зачитали, что расстрел им. И надо семь человек, чтобы привести приговор в исполнение. Три человека вышли, остальные стоят. Я взяла автомат и вышла. Как я вышла… Девчонка… Все за мной… Нельзя было их простить. Из-за них такие ребята погибли! И мы привели приговор в исполнение… Опустила автомат, и мне стало страшно. Подошла к ним… Они лежали… У одного на лице живая улыбка… Не знаю, простила бы я их сейчас? Не скажу… Не буду говорить неправду. В другой раз хочу поплакать. Не получается...»
Группа летчиц 46-го гвардейского легкобомбардировочного полка им. М.М. Расковой. Кубань,1943 г.
«Наш полк был полностью женский… Вылетели на фронт в мае сорок второго года…
Дали нам самолет „По-2“. Маленький, тихоходный. Летал он только на малой высоте, часто на бреющем полете. Над самой землей! До войны на нем училась летать молодежь в аэроклубах, но никто не мог и подумать, что его будут использовать в военных целях. Самолет был деревянной конструкции, сплошь из фанеры, обтянутой перкалью. Вообще-то марлей. Достаточно было одного прямого попадания, как он загорался — и сгорал в воздухе, не долетая до земли. Как спичка. Единственная солидная металлическая деталь — это сам мотор M-II. Потом уже, только под конец войны, нам выдали парашюты и поставили пулемет в кабине штурмана, а до этого не было никакого оружия, четыре бомбодержателя под нижними плоскостями — и все. Сейчас нас назвали бы камикадзе, может быть, мы и были камикадзе. Да! Были! Но победа ценилась выше нашей жизни. Победа!»
Армейская полевая пекарня. Степной фронт
«Труд этот очень тяжелый. У нас было восемь железных печей. Приезжаем в разрушенный поселок или город, ставим их. Поставили печи, надо дрова, двадцать-тридцать ведер воды, пять мешков муки. Восемнадцатилетние девчонки, мы таскали мешки с мукой по семьдесят килограммов. Ухватимся вдвоем и несем. Или сорок булок хлеба на носилки положат. Я, например, не могла поднять. День и ночь у печи, день и ночь. Одни корыта замесили, другие уже надо. Бомбят, а мы хлеб печем...»
«Моя специальность… Моя специальность — мужская стрижка…
Приходит девушка… Я не знаю, как ее стричь. У нее роскошные волосы, они вьются. Заходит в землянку командир:
— Стричь «под мужчину».
— Но она — женщина.
— Нет, она солдат. Женщиной она снова станет после войны.
Все равно… Все равно чуть волосы отрастут, и я девчонок ночью накручивала. Вместо бигудей у нас были шишки… Еловые сухие шишки… Ну, хотя бы хохолок накрутить...»
Девушки Таманской дивизии
«Я помню звуки войны. Все вокруг гудит, лязгает, трещит от огня… У человека на войне стареет душа. После войны я уже никогда не была молодой… Вот — главное. Моя мысль...»
Их освободили из рабства
«Знаете, какая в войну была у нас всех мысль? Мы мечтали: «Вот, ребята, дожить бы… После войны какие это будут счастливые люди! Какая счастливая, какая красивая наступит жизнь. Люди, которые пережили столько, они будут друг друга жалеть. Любить. Это будут другие люди.» Мы не сомневались в этом. Ни на капельку...»
Мой отец, Любченко Александр Митрофанович, родился в 1914 году, в селе (ныне город) Богучар, Воронежской области. В 1937 году окончил Воронежский политехнический институт по специальности «Сельскохозяйственные машины». В 1939 году он был призван в ряды РККА, Место призыва: Кагановичский РВК, Воронежская обл., г. Воронеж. (Место призыва я узнал из электронного банка документов «Подвиг народа в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.»).
В 1939 году он был призван в ряды РККА, Место призыва: Кагановичский РВК, Воронежская обл., г. Воронеж. (Место призыва я узнал из электронного банка документов «Подвиг народа в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.»).
Окончил школу младших командиров, и в том же году ему было присвоено звание сержант. Специальность — ремонтник авто и бронетехники. В начале Советско-финляндской войны 1939-1940 гг. он служил в танковом корпусе, который был придан 7 армии. Армия с началом боевых действий в ноябре 1939г. начала наступление на Карельском перешейке. Отец был командиром ремонтного отделения в составе ремонтной роты танкового корпуса. Задачей отделения был ремонт подбитых танков, бронемашин и транспортных автомобилей.
Ремонт часто начинался на поле боя. К подбитому танку, иногда не дожидаясь конца боя, подъезжала или подбегала, а иногда и подползала ремонтная бригада. Первой задачей было определить, можно ли быстро восстановить машину до состояния, когда она своим ходом уйдет с поля в ремонт. Если нет, то можно ли ее отбуксировать танковым тягачом. Самым страшным было, как говорил отец, найти в танке убитых. Условным сигналом, что есть раненные, был выстрел красной ракетой. За раненными высылали санитаров. Ремонты бывали разные. Иногда просто заводили заглохший двигатель, который не смог завести экипаж. Иногда заменяли траки, натягивали разорванные гусеницы на катки. Как правило, ремонтников сопровождал один стрелок, который во время ремонта вел наблюдение снаружи. На случай, если атака захлебнется и финны перейдут в контратаку.
Вот какой был случай в ноябре 1939 года. Наши части вели наступление на Карельском перешейке, на выборгском направлении. До линии Маннергейма еще не дошли. Местность была болотистая, с перелесками. В лесу встречались огромные валуны и даже скалы. Для танков местность мало подходящая. Хотя наши тяжелые танки типа КВ могла идти напролом, через лес, валя деревья. Но все-таки наступление в большей части шло по дорогам и вдоль дорог.
Один раз в перелеске, на проселочной дороге, завязался бой. Наши подтянули 2 танка. Только они не долго оказывали помощь. Один подорвался на мине, сдетонировал боекомплект, башня подскочила над танком и упала рядом. Второй танк продолжал поддерживать наступление, двигался по лесной дороге. Он подошел к огромным валунам, которые образовывали ворота вдоль дороги. Объехать их было нельзя. Танк начал двигаться вперед, и тут он тоже наскочил на мину. Ему повезло больше. Миной перебило трак, гусеница разорвалась, танк остановился. Кругом шел бой, танкисты были контужены. Их удалось вынуть из танка, заодно с танка сняли пулемет и рацию.
Стемнело. Бой затих сам собой. Ночью в перелеске ни финны, ни наши оставаться не рискнули. Отошли к опушкам, по разные стороны перелеска. Отец получил задание: затемно, до рассвета подойти с двумя ремонтниками из его отделения к танку, натянуть гусеницу, завести танк и вывести его из леса. Охрану обещали прислать сразу с рассветом. Отец и двое бойцов взяли в рюкзаки 2 танковых трака, инструмент и ушли в лес.
До танка шли с опаской, за каждым деревом мерещились финны. Однако до танка дошли, осмотрели. Начали ремонтировать. И тут отец увидел, что их окружают. Финны шли тихо, в маскхалатах. До них было метров 50. Бой принимать не было смысла. Ремонтникам выдавали только пистолеты, ими, как они шутили, «было удобно застрелиться, а вот воевать — не очень».
Отец вполголоса скомандовал: «в танк». То ли финны наших до последнего момента не видели, то ли не хотели открывать огонь, но в танк, как рассказывал отец, они успели залезть через люк механика-водителя и задраили изнутри все люки. Финны подошли, видимо увидели следы начавшегося ремонта и поняли, что ремонтники внутри. Они пробовали открыть люки, но не смогли. Тогда они начали кричать «Иван сдавайс!». Из танка не отвечали. Вскоре находящиеся в танке услышали, что по танку начали стукать деревяшки. Это финны подтаскивали к танку сухие деревца, обкладывали танк хворостом. Вскоре почувствовался запах дыма, дым начал лезть из всех щелей. Финны опять начали кричать, «Иван сдавайс!» и «Иван баня!». Хорошо, что это был дизельный танк БТ-7, они не так быстро воспламенялись, как бензиновые.
Отец и его бойцы сидели в танке, обмотали головы полой шинели. Это хоть немного защищало их от дыма. И думали, что раньше произойдет — они потеряют сознание от дыма или воспламенятся топливные баки. Становилось жарко. Но сдаваться не было и мысли. Отец говорил, что он уже мысленно попрощался с сестрами, тогда он еще не был женат. В общем, приготовились к мучительной смерти.
Уже почти в полуобморочном состоянии они вдруг услышали выстрелы. Завязалась перестрелка, но быстро кончилась. Кто-то стучал прикладом по броне и кричал «Живы?». Теперь самое главное было открыть люк. Отец помнил последнее, что сделал, открыл люк механика-водителя и потерял сознание. Очнулся он лежащим на земле, кто-то приподнял ему голову и пытался влить ему в рот водки. Отец закашлялся и пришел в себя. Дико болела голова, но он был живой! Его бойцы тоже пришли в себя. Сидели на снегу, смотрели друг на друга и улыбались. Но тут подошел ком.роты и велел продолжать работу. В общем, гусеницу скоро отремонтировали, танк завели и он своим ходом вышел из леса. Это был первый раз, когда смерь была совсем близко.
Великая Отечественная война началась для отца 22 июня под Одессой на Южном Фронте. Были тяжелые бои и отступление. С началом войны ему присвоили звание старшего сержанта. Затем была оборона Москвы, оборона Сталинграда. За участие в этих боях он был награжден медалями «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», медалью «За боевые заслуги». Был один раз легко и один раз тяжело ранен и несколько раз контужен. Но после лечения возвращался в строй. Представление к ордену Красной Звезды я нашел в электронном банке документов «Подвиг народа в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.». Особенно ценно, что это представление было сделано на Сталинградском фронте. (см. копию представления на фото). Копию приказа я так же увидел в «Подвиге народа». В соответствии с этим представлением в приказе по 90 Танковой Бригаде от 16.12.1942 значится награждение медалью «За боевые заслуги».
Второй случай произошел в марте 1945, при освобождении Чехословакии. К тому времени отец был уже гвардии техником-лейтенантом, командиром ремонтного взвода. Шли упорные бои, 12 гвардейская танковая бригада, где служил отец, участвовала в боях против армий «Группы центр».
Немцы отчаянно сопротивлялись, наступление шло медленно. Однажды, он получил приказ обследовать танк, который остался на поле боя. Когда ремонтная бригада подходила к танку, рядом разорвался снаряд. Взрывной волной отца отбросило в воронку и засыпало землей. Он потерял сознание. Санитары, подбиравшие убитых и раненных, увидели, что из под земли торчат сапоги. Откопали моего отца, однако он был без признаков жизни. Отца, вместе с другими убитыми, доставили в сарай на краю деревни и уложили на брезент, на земляной пол сарая.
На завтра всех убитых должны были бы похоронить в братской могиле. Друзья-однополчане, помянули вечером своего убитого друга. И тут кто-то вспомнил, что накануне вечером офицерам выдавали денежное довольствие. После играли в карты и отцу везло. Он хорошо выиграл. Решили посмотреть в личных вещах, но денег не нашли. Подумали, что может быть спрятал где-то за подкладкой формы, и может быть санитары не успели найти и вытащить. Решили наведаться в сарай и проверить. В темноте сарая, при свете фонаря они нашли моего отца. Начали обыскивать. И тут кто-то из них заметил, что он теплый, есть дыхание. Вызвали санитаров из медсанчасти. Отца отнесли в медсанчасть. Там убедились, что он действительно жив, но очень сильно контужен и без сознания. Наутро его отправили в госпиталь. Через полтора месяца он опять был в строю и участвовал в освобождении Праги.
За взятие Праги от был награжден одноименной медалью. Закончил войну он в чехословацком городе Раковник, где и была сделана фотография, приведенная на первой странице. По окончанию войны в июне 1945 года отец был представлен к награде — ордену Отечественной войны II ст. Представление я нашел в «Подвиге народа». Однако в приказе о награждении в соответствии с этим представлением, приказ так же имеется в «Подвиге народа», он был награжден второй медалью «За боевые заслуги». Копия представления приведена на фото.
Награды моего отца — 6 медалей военных, (За оборону Сталинграда не сохранилась, хотя она упоминается в представлении к ордену от 1945 года) и 1 послевоенная, юбилейная. Отец гордился наградами. На его праздничном костюме были нашиты орденские планки. Медали бережно хранятся в нашей семье.
С 1946 года отец работал в различных Московских НИИ, специализирующихся на механизации сельского хозяйства. В 1951 году отец встретил маму и образовалась новая семья. В 1953 году не свет появился я.
Отец рано ушел из жизни, в 1967 году, когда мне было всего 14 лет. Закончил он свой трудовой путь в Министерстве сельского хозяйства РСФСР. Сказались военные раны и подорванное на фронте здоровье.
Я никогда не думал, что увижу документы, которые сопровождали боевой путь моего отца, и буду работать в компании, которая выполняет эту благородную миссию — делает фронтовые документы всенародным достоянием. Когда я смотрю на документы в ОБД Мемориал и «Подвиг народа», мне кажется, что отец говорит нам «Спасибо!», ведь люди не умирают, пока память о них хранится в наших сердцах!
Любченко Сергей Александрович
Известно всем, ведь этот страшный период оставил неизгладимый отпечаток на всемирной истории. Сегодня мы с вами рассмотрим самые удивительные исторические факты о Великой Отечественной войне , о которых редко упоминается в привычных источниках.
День Победы
Сложно представить, но в истории СССР был 17-летний период, когда День Победы не отмечали. С 1948 года 9 мая был простым рабочим днем, а 1 января (с 1930 года этот день был рабочим) сделали выходным. В 1965 году праздник вновь вернули на место и обозначили это широким празднованием 20-летней годовщины советской победы. С тех пор 9 мая вновь является выходным днем. Многие историки связывают столь странное решение советской власти с тем, что она побаивалась активных независимых ветеранов в этот знаменательный выходной день. Официальный приказ говорил о том, что людям нужно забыть о войне и бросить все свои силы на восстановление страны.
Представьте себе, 80 тысяч офицеров Красной армии времен ВОВ были женщинами. В целом в разные периоды военных действий на фронте находилось от 0,6 до 1 миллиона женщин. Из представительниц слабого пола, добровольно пришедших на фронт, были сформированы: стрелковая бригада, 3 авиационных полка и запасной стрелковый полк. Кроме того, была организована женская школа снайперов, воспитанницы которой не единожды вошли в историю советских военных достижений. Также была организована отдельная рота женщин-моряков.
Стоит отметить, что женщины на войне выполняли боевые задачи не хуже мужчин, о чем свидетельствуют 87 званий Героя Советского Союза, присвоенных им во времена ВОВ. Во всемирной истории это был первый случай такой массовой борьбы женщин за Родину. В рядах солдат Великой Отечественной войны представительницы слабого пола овладели едва ли не всеми военными специальностями. Многие из них несли службу плечом к плечу со своими мужьями, братьями и отцами.
«Крестовый поход»
Свое нападение на Советский союз Гитлер рассматривал как Крестовый поход, в котором можно прибегнуть к террористическим методам. Уже в мае 1941 года при выполнении плана «Барбаросса» Гитлер избавил своих военнослужащих от всякой ответственности за их действия. Таким образом, его подопечные могли делать в отношении гражданских лиц все, что им захочется.
Четвероногие друзья
Во время ВОВ на разных фронтах службу проходило более 60 тысяч собак. Благодаря четвероногим диверсантам под откос пошли десятки нацистских эшелонов. Собаки-истребители танков уничтожили более 300 единиц вражеской бронетехники. Псы-связисты добыли для СССР около двух сотен донесений. На санитарных повозках, собаки вывезли с поля боя как минимум 700 тысяч раненых бойцов и офицеров Красной Армии. Благодаря собакам-саперам, было разминировано 303 населенных пункта. В общей сложности четвероногие саперы обследовали более 15 тысяч км 2 земли. Они обнаружили более 4 миллионов единиц немецких мин и фугасов.
Маскировка Кремля
Рассматривая , мы не единожды столкнемся с изобретательностью советских военных. За первый месяц войны, Московский Кремль буквально исчез с лица земли. По крайней мере, так казалось с неба. Летая над Москвой, фашистские летчики пребывали в полном отчаянии, так как их карты не совпадали с действительностью. Все дело в том, что Кремль тщательнейшим образом замаскировали: звезды башен и кресты соборов накрыли чехлами, а купола перекрасили в черный цвет. Кроме того, по периметру Кремлевской стены соорудили трехмерные макеты жилых зданий, за которыми даже зубцы не просматривались. Манежную площадь и Александровский сад частично заставили фанерными декорациями зданий, Мавзолей получил два дополнительных этажа, а между Боровицкими и Спасскими воротами появилась песчаная дорога. Фасады кремлевских зданий поменяли свой цвет на серый, а крыши - на красно-коричневый. Дворцовый ансамбль еще ни разу за время своего существования не выглядел столь демократично. Кстати говоря, тело В. И. Ленина во время войны эвакуировали в Тюмень.
Подвиг Дмитрия Овчаренко
Советские подвиги в Великой Отечественной войне многократно иллюстрировали торжество храбрости над вооруженностью. 13 июля 1941 года Дмитрий Овчаренко, возвращаясь с боеприпасами к своей роте, был окружен пятью десятками вражеских солдат. Винтовку у него отобрали, но мужчина не пал духом. Выхватив из своей повозки топор, он отрубил голову офицеру, который его допрашивал. Затем Дмитрий бросил во вражеских солдат три гранаты, которые убили 21 бойца. Остальные немцы убежали, за исключением офицера, которого Овчаренко догнал и также обезглавил. За проявленную храбрость солдат был награжден званием
Главный враг Гитлера
История ВОВ не всегда об этом рассказывает, но своим главным врагом в Советском Союзе лидер нацистов считал не Сталина, а Юрия Левитана. За голову диктора Гитлер предлагал 250 тысяч марок. В этой связи советские власти охраняли Левитана тщательнейшим образом, дезинформируя прессу касательно его внешности.
Танки из тракторов
Рассматривая интересные факты о Великой Отечественной войне , нельзя обойти вниманием тот факт, что из-за острой нехватки танков, в экстренных случаях, ВС СССР делали их из простых тракторов. Во время Одесской оборонительной операции в бой было брошено 20 тракторов, покрытых листами брони. Естественно, основной эффект от такого решения - психологический. Атаковав румын ночью с включенными сиренами и фонарями, русские вынудили их бежать. Что касается вооружения, то многие из таких «танков» были оборудованы муляжами тяжелых орудий. Советские солдаты Великой Отечественной войны в шутку называли такие машины НИ-1, что означает «На испуг».
Сын Сталина
На войне был пленен сын Сталина - Яков Джугашвили. Фашисты предложили Сталину обменять сына на фельдмаршала Паулюса, который пребывал в плену у советских войск. Советский главнокомандующий отказался, заявив, что солдата не меняют на фельдмаршала. Незадолго до прихода советской армии, Якова расстреляли. После войны его семья была сослана как семья военнопленного. Когда об этом оповестили Сталина, он сказал, что не будет делать исключений для родственников и переступать закон.
Судьба военнопленных
Есть исторические факты, из-за которых становятся особенно неприятными. Вот один из таких. В плен к немцам попало порядка 5,27 миллиона советских бойцов, которых содержали в ужасных условиях. Этот факт подтверждается тем, что на родину вернулось менее двух миллионов солдат Красной армии. Причиной жестокого обращения с пленными со стороны немцев был отказ СССР от подписания Женевской и Гаагской конвенций о военнопленных. Немецкие власти решили, что если другая сторона не подписала документы, то они могут не регламентировать условия содержания пленных мировыми стандартами. На самом деле Женевская конвенция регламентирует отношение к пленным независимо от того, подписали ли страны соглашение.
Советский Союз относился к вражеским военнопленным куда более гуманно, о чем свидетельствует как минимум тот факт, что в Великую Отечественную войну погибло 350 тысяч немецких пленников, а остальные 2 миллиона благополучно вернулись домой.
Подвиг Матвея Кузьмина
Во времена Великой Отечественной войны, интересные факты о которой мы рассматриваем, 83-летний крестьянин Матвей Кузьмин повторил подвиг Ивана Сусанина, который в 1613 году завел поляков в непроходимое болото.
В феврале 1942 года в деревне Куракино квартировал немецкий горнострелковый батальон, которому было поручено прорваться в тыл советский войск, планирующих контрнаступление в районе Малкинских высот. В Куракино проживал Матвей Кузьмин. Немцы попросили старика выступить для них проводником, предложив взамен продовольствие и ружье. Кузьмин согласился на предложение и, оповестив через 11-летнего внука ближайшую часть Красной армии, отправился с немцами в путь. Поводив гитлеровцев окольными дорогами, старик вывел их к деревне Малкино, где их ждала засада. Советские воины встретили врага пулеметным огнем, а Матвей Кузьмин был убит одним из немецких командиров.
Воздушный таран
22 июня 1941 года советский летчик И. Иванов решился на воздушный таран. Это стало первым военным подвигом, отмеченным званием
Лучший танкист
Самым квалифицированным танковым асом времен ВОВ по праву был признан служивший в 40-й танковой бригаде. За три месяца сражений (сентябрь - ноябрь 1941 года) он поучаствовал в 28 танковых боях и лично уничтожил 52 немецких танка. В ноябре 1941 года отважный танкист погиб под Москвой.
Потери в период Курской битвы
Потери СССР в войне - тяжелая тема, которую всегда стараются не затрагивать. Так, официальные данные о потерях советских войск в период Курской битвы были опубликованы лишь в 1993 году. По данным исследователя Б. В. Соколова, немецкие потери в Курске составили примерно 360 тысяч убитых, раненых и плененных солдат. Советские же потери превысили фашистские в семь раз.
Подвиг Якова Студенникова
7 июля 1943 года, в разгар Курского сражения, Яков Студенников - пулеметчик 1019 полка - самостоятельно вел бой на протяжении двух суток. Остальные бойцы из его расчета были убиты. Невзирая на ранение, Студенников отразил 10 вражеских атак и убил более трех сотен гитлеровцев. За этот подвиг его удостоили звания Герой Советского Союза.
Подвиг 1378-го полка 87-й дивизии
17 декабря 1942 года, неподалеку от села Верхне-Кумское, солдаты роты старшего лейтенанта Наумова обороняли высоту 1372 м с двумя расчетами противотанковых ружей. Им удалось отразить три танковых и пехотных атаки противника в первый день и еще несколько атак - во второй. За это время 24 солдата обезвредили 18 танков и около сотни пехотинцев. В результате советские храбрецы погибли, но вошли в историю как герои.
Блестящие танки
Во времена боев у озера Хасан японские солдаты решили, что Советский Союз, пытаясь их обхитрить, использует танки из фанеры. В результате японцы обстреляли советскую технику обыкновенными пулями в надежде, что этого будет достаточно. Возвращаясь с поля боя, танки Красной армии, были настолько плотно покрыты расплавленными от удара о броню свинцовыми пулями, что буквально блестели. Ну а их броня осталась невредимой.
Помощь верблюдов
В истории ВОВ об этом редко говорится, но у 28-резервной советской армии, сформированной в Астрахани во время сражений под Сталинградом, в качестве тягловой силы для транспортировки пушек использовали верблюдов. Вылавливать диких верблюдов и приручать их советским воинам пришлось из-за острой нехватки автомобильной техники и лошадей. Большинство из 350 прирученных животных погибло в различных сражениях, а выживших перевели в хозяйственные части или зоопарки. Один из верблюдов, которому дали имя Яшка, дошел вместе с солдатами до Берлина.
Вывоз детей
Многие малоизвестные факты о Великой Отечественной войне вызывают искреннюю скорбь. Во времена ВОВ нацисты вывезли тысячи детей «нордической внешности» из Польши и Советского Союза. Гитлеровцы брали детей возрастом от двух месяцев до шести лет и отвозили их в концентрационный лагерь под названием «Киндер КЦ», где определялась «расовая ценность» малышей. Тех детей, которые проходили отбор, подвергали «начальной германизации». Их называли и учили немецкому языку. Новое гражданство ребенка подтверждалось поддельными документами. Германизированных детей отправляли в местные приюты. Таким образом, множество немецких семей, даже не догадывалось, что усыновленные ими дети имеют славянское происхождение. По окончании войны на родину удалось вернуть не более 3% таких детей. Остальные 97% выросли и постарели, считая себя полноценными немцами. Скорее всего, их потомки уже никогда не узнают о своем истинном происхождении.
Несовершеннолетние герои
Заканчивая рассматривать интересные факты о Великой Отечественной войне, следует сказать и о детях-героях. Так, звания Героя были удостоены 14-летние Леня Голиков и Саша Чекалин, а также 15-летние Марат Казей, Валя Котик и Зина Портнова.
Сталинградское сражение
В августе 1942 года Адольф Гитлер приказал своим войскам, отправляющимся на Сталинград, «не оставить камня на камне». Фактически немцам это удалось. Когда жестокое сражение было окончено, советское правительство сделало вывод, что построить город с нуля будет дешевле, чем восстановить то, что осталось. Тем не менее Сталин безоговорочно приказал восстанавливать город буквально из пепла. При расчистке Сталинграда на Мамаев курган было брошено столько снарядов, что последующие два года там даже сорняки не росли.
По неизвестной причине именно в Сталинграде противники изменили свои методы ведения боя. Советское командование с самого начала войны придерживалось тактики гибкой обороны, отступая в критических ситуациях. Ну а немцы, в свою очередь, старались избежать массовых кровопролитий и обходили крупные укрепрайоны. В Сталинграде обе стороны будто забыли о своих принципах и утроили жесточайшую битву.
Все началось 23 августа 1942 года, когда немцы массировано атаковали город с воздуха. В результате бомбардировки погибло 40 тысяч человек, что на 15 тысяч больше чем во время советского налета на Дрезден в начале 1945-го. Советская сторона в Сталинграде применила методы психологического воздействия на противника. Из громкоговорителей, установленных прямо на передовой, звучала популярная немецкая музыка, которая прерывалась сообщениями об очередных успехах Красной Армии на фронтах. Но самым эффективным средством психологического давления на нацистов стал стук метронома, который через 7 ударов прерывался на сообщение: «Каждые семь секунд, на фронте гибнет один нацистский солдат». После 10-20 таких сообщений включали танго.
Рассматривая интересные факты о начале Великой Отечественной Войны и, в частности, о Сталинградской битве, нельзя обойти вниманием подвиг сержанта Нурадилова. 1-го сентября 1942 года пулеметчик самостоятельно уничтожил 920 вражеских солдат.
Память о Сталинградской битве
О Сталинградской битве помнят не только на постсоветском пространстве. Во многих европейских странах (Франция, Великобритания, Бельгия, Италия, и другие) в честь Сталинградского сражения назвали улицы, площади и скверы. В Париже «Сталинградом» названа станция метро, площадь и бульвар. А в Италии в честь этой битвы названа одна из центральных улиц Болоньи.
Знамя Победы
Подлинное Знамя Победы хранят в Центральном музее Вооруженных сил как священную реликвию и одно из самых ярких воспоминаний о войне . Из-за того, что флаг сделан из хрупкого сатина, его можно хранить только в горизонтальном положении. Подлинное знамя показывают лишь в особых случаях и в присутствии караула. В остальных же случаях его заменяют дубликатом, который на 100% повторяет оригинал и даже стареет так же.
Идея создания проекта «Непридуманные рассказы о войне»принадлежит известному московскому священнику протоиерею Глебу Каледе. Каледа Глеб Александрович (1921-1994 гг.) – священник Русской Православной Церкви, протоиерей; церковный писатель; доктор геолого-минералогических наук, профессор. В начале Великой Отечественной войны был призван в Красную армию. С декабря 1941 года находился в действующих частях. В качестве радиста дивизиона гвардейских минометов «Катюш» участвовал в битвах под Волховом, Сталинградом, Курском, в Белоруссии и под Кенигсбергом. Был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной Войны. Его воспоминания опубликованы одними из первых на страницах сайта.
Цель проекта – непредвзятое освещение героических и трагических событий Второй Мировой Войны и Великой Отечественной Войны.
Задача проекта – попытка формирования объективной картины Великой Отечественной Войны. Также одной из своих задач имеет освещение деятельности Русской Православной Церкви в годы войны.
На сегодняшний день существует несколько концепций войны, опирающихся не на факты, а на идеологические посылки. Например, в советской историографии войну выиграл социалистический строй. Западная историография приписывает успехи в победе над фашистской Германии себе, умаляя роль советского народа. Многочисленные исторические мемуары, опубликованные в последние годы, имеют тот же недостаток, так как подвергались идеологической обработке и редактированию.
Сейчас, когда идеологический прессинг в нашей стране отсутствует, мы публикуем непридуманные рассказы о войне непосредственных участников событий.
В июне 2011 года Интернет-проектом «Непридуманные рассказы о войне» www.world-war.ru совместно с Институтом повышения квалификации руководящих кадров и специалистов системы социальной защиты населения г. Москвы (ipk.dszn.ru) была организована акция «Память», приуроченная к 70-летию начала Великой Отечественной войны. Проведена работа по сбору воспоминаний ветеранов войны и тружеников тыла, находящихся на обслуживании в социальных учреждениях города Москвы. Собранные материалы публикуются на сайте и находятся в свободном доступе.
В ноябре 2011 года руководитель протоиерей Александр Ильяшенко и коллектив проекта «Непридуманные рассказы о войне» заняли I место среди участников межрегионального конкурса журналистского мастерства «Слава России» в номинации «Слава России – Великая Отечественная» .
Деятельность Интернет-проекта www.world-war.ru поддерживают:
1. ФГНБУ Российский Институт Стратегических Исследований.
Кликните на изображение, чтобы его увеличить
2. Академия управления МВД России.
Кликните на изображение, чтобы его увеличить
Татьяна Алешина
Главный редактор проекта.
Кандидат технических наук, старший преподаватель в МГСУ (МИСИ им. В.В. Куйбышева) и ПСТГУ.
Образование: Российский Православный Университет апостола Иоанна Богослова; Московский Государственный Строительный Университет, кафедра «Геоэкологии и инженерной геологии».
Образование: Санкт-Петербургский институт культуры, библиотечный факультет.
Ведущий библиограф группы технической и естественнонаучной литературы информационно-библиографического отдела Российской Национальной Библиотеки.
Мария Александровна Шеляховская
Переводчик (английский язык).
Образование: Санкт-Петербургский государственный университет, физический факультет; РГПУ имени А. И. Герцена, факультет иностранных языков (кафедра английского языка).
Вера Иванова
Специалист по связям с общественностью.
Образование: Российская международная академия туризма, факультет менеджмента и экономики туристского бизнеса.
