Философия насилия и ненасилия. Проблемы насилия и ненасилия

Насилие – использование силы для достижения определенных целей. Всем известная до сих пор история человечества во многом выглядит как летопись насилия. В первобытном нравственном сознании колоссальную роль играла месть. Родовая месть – характерный феномен древнего человечества. Она осталась и в христианском сознании. Инстинкт и психология родовой мести, столь противоположные христианству, перешли в своеобразное понимание чести – необходимо защищать свою честь и честь своего рода с оружием в руках, проливая кровь. Древняя месть совсем не была связана с личной виной. Месть и наказание не направлялись прямо на того, кто был лично виновен и ответственен. Родовая месть была безличной.

Древнее насилие клана и рода над человеком, установившее неисчислимое количество табу и запретов и вызывавшее страхи и ужасы, из нравственного закона, каким оно было в древние времена, перешло в атавистические инстинкты, с которыми должно бороться более высокое нравственное сознание. Это одно из существенных прозрений социальной этики.

Общество изначально смиряет, обуздывает, дисциплинирует инстинкты человека. Позже то, что оно вложило в человека для его обуздания, превращается в хаотические инстинкты на более высоких ступенях нравственного сознания. Так, прежде всего, происходило с местью. Человека лишали свободы как существо, одержимое греховными инстинктами. Но социальное обуздание свободы превратилось в инстинкт властолюбия и тирании.

Христианское сознание не может оправдать насилия, которым движется история. Христиане придумали другие нормы и правила для обоснования своей жизни. Все делается необычным, непохожим на то, чем живет мир. Мир принужден отказаться не только от своего зла и от своего добра. "Не противься злу насилием"... Мир же видит добро именно в противлении злу насилием. Однако церковь попадала под влияние государства и заражалась его насилием.

В качестве специфической формы организованного насилия можно рассматривать войну. Можно выделить по крайней мере четыре точки зрения на происхождение войны как формы насилия: дарвинистскую точку зрения (борьба за жизнь свойственна всем биологическим видам, в том числе и человеку); концепцию "первородного греха" (отход людей от первоначального идеального состояния привел к конфликтам и насилию); марксистскую (институт эксплуатации есть источник войн) и "теорию великого человека" (агрессивные личности навязывают свою волю пассивной массе).

Палеоантропологические данные, например наскальные рисунки, показывают, что древнейшие люди использовали оружие для охоты, по не для убийства. Этологи нашли, что и среди животных практически отсутствует внутривидовая агрессия. Не подтверждается также концепция "накопления" агрессивности в неких физиологических механизмах или "склонности к самоутверждению" (при неисполнении желания якобы возникает агрессивность).

Современник английской буржуазной революции середины XVII в., Т. Гоббс первым связал насилие с человеческой природой. Политическая доктрина Т. Гоббса подчинена задаче исключить всякое повторение революции, развал государства. По Т. Гоббсу, человек по природе своей – существо эгоистическое, управляемое не разумом, а страстями. Поэтому при отсутствии внешних сил, сдерживающих проявление эгоистической человеческой природы, люди оказываются в "естественном состоянии", которое, по Т. Гоббсу, есть состояние войны всех против всех, ибо за исключением страха все основные страсти оказываются формами стремления к господству и насилию. Только обладающее абсолютной властью государство, в котором страсти людей сковываются осознанным страхом, гарантирует мир в обществе, создаст условия достижения того, что Т. Гоббс считал высшим благом.

У И. Канта антиподом насилия выступало право. Нет никакой надобности дожидаться действительного проявления враждебности. Каждый человек правомочен применить принуждение к тому, кто уже в силу своего характера угрожает ему таким же принуждением. Философ считал, что мы познаем максимум насилия и злобу людей, толкающие их на взаимную вражду, до того как появляется какое-нибудь внешне имеющее власть законодательство. Народы и государства никогда не могут быть защищены от насилия друг над другом, притом каждый делает на основе своего собственного права то, что ему кажется правым и благим. Следовательно, для того чтобы выйти из естественного состояния, человек должен прежде всего вступить, по мысли И. Канта, в естественное состояние.

Η. Л. Бердяев обратил внимание на феномен духовного насилия. Он отмечал, что свободная совесть есть величайшее нравственное благо и само условие возможности нравственной жизни. Внутренне свободу совести невозможно уничтожить никакими силами мира: она остается даже тогда, когда человека сажают в тюрьму или ведут на казнь. Но внешне можно насиловать свободу совести, отрицать право свободы совести как субъективное право личности, социально не признавать ее... Поэтому возможна и неизбежна борьба за свободу совести. Внешне свобода совести нарушается и насилуется социальной обыденностью, всегда властолюбивой и деспотической. И это социальное насилие, по мнению Н. А. Бердяева, совершается не только государством, властью, внешней церковью, пользующейся органами государственной власти, но и "общественным мнением" семьи, национальности, класса, сословия, партии и т.д.

Развивая эту мысль, Н. А. Бердяев показал, что в "свободном" демократическом "общественном мнении" постоянно насилуется совесть личности. Это есть борьба за оригинальность, первородность нравственных актов. Совесть никогда не должна определяться социальностью, социальными группировками, мнением общества. Она должна возникать из глубины духа.

Настоящее противоположение, по словам Н. А. Бердяева, есть противоположение силы и насилия. Но оно сложнее, чем обычно думают. Кроме явного, бросающегося в глаза физического насилия есть менее заметное психическое насилие, которому постоянно подвергаются люди. Психическое насилие бывает даже ужаснее насилия физического. Тут есть сложная градация ступеней насилия. Насилием могут быть воспитание, религиозное запугивание, семейные нравы, пропаганда, ежедневное внушение газет, власть политических партий, власть денег, совершающая величайшие насилия.

Человека насилуют не только физические, но и психические акты, держащие его в страхе. Режим террора есть не только материальные действия – аресты, пытки, казни, но прежде всего действие психическое, внушение страха и содержание людей в страхе. Так, в Средние века запугиванием адскими муками совершали страшное психическое насилие над людьми. Психическое насилие существует всегда, когда пасует внутренняя свобода. Дурная сила всегда связана с отрицанием свободы другого. Насильник любит свободу для себя, по отрицает ее для другого. Все сторонники деспотических режимов любят свободу для себя.

Культ силы безбожен и бесчеловечен. Это культ низшей материальной силы, неверие в силу духа и свободы. По ложному культу силы, как полагал II. А. Бердяев, противополагаются не защита слабости и бессилия, а дух и свобода, в социальной жизни – право и справедливость. Закон этого природного мира есть борьба индивидов, семейств, родов, племен, наций, государств, империй за существование и преобладание. Демон воли к могуществу терзает людей и народы. Но христианство глубоко противоположно культу силы.

Проблема насилия связана также с феноменом революции. В ходе революции обязательно возрождается, например, миф социального динамизма, обнаружениями которого оказываются хаос, насилие, уничтожение традиций – непременные компоненты революционного процесса. Возникает опасность тоталитаризма, который можно определить как полный контроль государственных органов над деятельностью всех клеточек общественного организма и жизнью человека. Подлинная цель революций заключается не в ломке устаревших социально-экономических укладов или политических систем, но прежде всего в придании большей эффективности структуре власти и насилия.

Даже если революционеры ставят своей целью уничтожение власти как таковой, они должны прежде ее захватить. Это требует от них создания мощной, централизованной организации, которая затем развивается в соответствии со своей собственной логикой и диктует своим членам линию поведения, которую они не могут изменить произвольно, не поставив при этом под угрозу существование самой организации. Чем более централизована революционная партия, тем бо́льшую угрозу тоталитаризма она несет.

Тоталитарные режимы раскрыли угрозу, которая заключена в культе насилия. Первую мировую войну считали последней битвой, а ее завершение – окончательной победой свободы: существовавшие демократии, казалось, усилились, а взамен прежних монархий появились новые демократии. Но не прошло и нескольких лет, отмечал Э. Фромм, как возникли новые системы, перечеркнувшие все, что было завоевано веками борьбы, казалось, навсегда. Ибо сущность этих новых систем, практически полностью определяющих и общественную, и личную жизнь человека, состоит в подчинении всех совершенно бесконтрольной власти небольшой кучки людей.

Хотя применение силы в современном сознании традиционно осуждается, насилие продолжают связывать с возможностью позитивных социальных перемен. Именно такой подход к насилию характерен для политического курса левых. Обычным метафизическим возражением против насилия является то, что оно противоречит политическим обязательствам, лежащим на всех членах общества. Однако то, что принято называть "политическим обязательством", в сущности является моральным обязательством действовать в соответствии с законом. В таком случае политическое обязательство в конечном счете есть обязательство моральное.

Можно выделить в связи с этим две основные трактовки политического обязательства – "утилитарную", восходящую к Т. Гоббсу, и "договорную", восходящую к Дж. Локку. По Т. Гоббсу, напомним, самый плохой общественный порядок лучше полного отсутствия порядка, ибо в последнем случае человечество неминуемо впадает в состояние войны всех против всех. Согласно этой трактовке монополия государства на применение силы безусловна – государство должно обладать ею независимо от того, правит оно в соответствии с оговоренными условиями или вообще не соблюдает их. Государство не является договаривающейся стороной, договор заключается между членами общества.

По Дж. Локку, члены общества, не страдающие от тиранического правления, обязаны соблюдать законы и не прибегать к насилию, поскольку альтернативой законности являются если не состояние войны, то, по крайней мере, меньшие блага, нежели блага гражданского общества. Поэтому члены общества дают свое "молчаливое согласие" на отречение от насилия и беззакония. Государство, со своей стороны, должно уважать и охранять естественные права членов общества.

Привлекательность "левого насилия" состоит в том, что оно выдвигает конкретные цели, которых можно добиться насильственными методами. Однако сущность насилия остается неизменной. В сопротивлении насилию невозможно достичь необходимой точности, которая нужна для "рациональной уверенности" в правильности выбора, как нельзя исчерпывающим образом объяснить, почему одни кампании насилия в прошлом увенчались успехом, а другие потерпели крах. Можно, однако, заметить, что насилие левых в определенной мере оправдано пассивностью власть имущих в смягчении социальных несправедливостей.

Насилие как политическое средство, как способ существования общества свидетельствует о гибельности этого пути. Выход в том, чтобы вернуть государству его силу и способность противостоять злу, решать конфликты политическими средствами, восстановить авторитет закона, вернуть стране и власти нравственные ориентиры.

Ненасилие – сознательный отказ от насилия. Люди на протяжении всей истории вели войны, завоевывали другие народы, культивировали рабство. Однако постепенно в человеческом сознании стало укрепляться убеждение в том, что насилие нельзя победить насилием. Поэтому издревле складывались воззрения, которые усматривали свою цель в том, чтобы прервать спираль насилия. Эти взгляды, разумеется, не были преобладающими. Однако человечество, можно сказать, последовательно продумало названную идею.

Философские учения в религии Востока, такие как индуизм, буддизм, даосизм, указывают в первую очередь на внутреннее освобождение от цепей эгоизма и насилия. В индийской философии существовало такое понятие, как ахимса, которым обозначался характерный этический принцип индийской философии и религии. Он состоял в проповеди воздержания от нанесения вреда всему живому без какого-либо ограничения или выбора. В этом воззрении отражена идея родства всех живых существ, неотделимости человека от природы.

В индийской философии существовал также термин "сатьяграха" ("сатья" переводится как "правда", "Бог"), выражавший не только пассивное отношение к насилию. Оно скорее олицетворяло созидательную и миротворческую силу. Сатьяграха, считали древние мудрецы, должна проникнуть в нас и изменить людей. Однако этот процесс противоречивый и сложный. На его пути возникают сбои, когда насилие кажется более действенным способом преобразования человека и общества.

В текстах Ветхого Завета насилие рассматривается как отрицательное, жизнеразрушительное начало. Народ Израиля осуждал агрессию извне, однако он не призывал к ответным действиям, которые могли бы быть возмездием. Принцип, который доминировал в культурах того времени – на протяжении тысячи лет до нашей эры, – назывался талионом, или принципом воздающей справедливости ("Око за око, зуб за зуб!"). Иначе говоря, можно было применить насилие только в определенных дозах. Не более того!

Христианская этика принципиально осуждала насилие и убийство. "Не убий!" – это ведь протест против всяческого и безмерного насилия. "Не убий!" – это осознание ценности человеческой жизни, безусловное уважение к человеку и, наконец, это уверенность в том, что в обществе не должно быть насилия.

Идея насилия имеет духовные и нравственные корни. Элементы данной идеи в той или иной форме содержатся во всех религиозных учениях – в форме морального закона или заповедей, направляющих индивидуальное поведение человека. В XX в. эта идея получила не только теоретическое, но и практическое воплощение. Опыты ненасильственной борьбы за национальную независимость в Индии и гражданское равноправие в США продемонстрировали огромный потенциал идеи ненасилия как средства политической борьбы и как метода устранения социальных конфликтов.

Огромное значение в укреплении этой идеи имело учение Л. Н. Толстого о непротивлении злу насилием. Толстой отмечал, что одна из главных причин бедствий людей – это ложное представление о том, что одни люди могут насилием улучшать, устраивать жизнь других людей. Заблуждение о том, что одни люди могут силой заставлять других людей жить по своей воле, произошло, по мнению Толстого, не оттого, что кто-то придумал этот обман, а оттого, что люди, отдаваясь своим страстям, начали насиловать людей и потом старались придумать основание своему насилию.

Л. Н. Толстой считал, что учение о непротивлении злу насилием в полном виде представлено в заповедях Иисуса Христа. Он показывая, что заблуждение о возможности устройства порядков среди людей насилием особенно вредно тем, что переходит из рода в род. Люди, выросшие в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, хорошо ли принуждать людей силой, а твердо верят, что без насилия людям жить нельзя.

Писатель раскрывал противоположность любви и насилия. Он выступал против государственного диктата. "В государстве говорят о свободе. А между тем все устройство его основано на насилии, которое все противно самой какой бы то ни было свободе". Толстой выступал также против всеобщей воинской повинности, которая была в то время знаковым обозначением непротивления.

Толстой отмечал, что те люди, которые имеют власть, всегда уверены, будто руководит людьми только насилие, и поэтому для поддержания существующего порядка смело употребляют насилие. Существующий же порядок, по мнению писателя, держится не насилием, а общественным мнением, общественное же мнение нарушается насилием. Учение о непротивлении злу насилием не есть какой-то новый закон, а есть только, но словам Толстого, указание на неправильно допускаемое людьми отступление от закона любви, есть только указание на то, что всякое допущение насилия против ближнего во имя возмездия и предполагаемого избавления себя или ближнего от зла несовместимо с любовью.

Только те люди, считал Толстой, которым выгодно властвовать над другими людьми, могут верить в то, что насилие может улучшить жизнь людей. Людям же, не поддавшимся этому суеверию, должно быть ясно, что жизнь людей может измениться к лучшему только от внутреннего душевного изменения, а никак не от тех насилий, которые над ними делаются. Устройство общей жизни людей посредством законов, поддерживаемых насилием, без внутреннего совершенствования, по Л. Н. Толстому, все равно что перекладывание без извести из неотесанных камней на новый лад разваливающегося здания. Оно все равно будет разваливаться.

Русский философ И. А. Ильин критиковал Толстого за примиренчество и попустительство злу, которые оказываются формой соучастия в творимых злодеяниях. Истоки философии непротивления, по словам И. А. Ильина, в неверном понимании природы зла и роли страданий. Философ отмечал: духовность человека состоит в том, что он сам автономно ищет, желает и имеет в виду объективное совершенство, воспитывая себя к этому видению и творчеству.

Именно в этой природе своей, считал философ, и в этом дыхании своем внутренняя свобода человека священна и внешние проявления ее неприкосновенны. Если человек наполняет свою самостоятельность злыми деяниями, злоупотребляет своей автономностью, то личность оказывается в глубоком внутреннем раздвоении.

По мнению И. А. Ильина, зло может проявляться и обычно проявляется совсем не только в виде физического насилия и связанных с ним физических мучений. Наивно было бы думать, будто деятельность злодея сводится к физическому нападению, отнятию имущества, ранению, изнасилованию и убиению. Физическое насилие не есть ни единственное, ни главное, ни самое губительное проявление злодейства. Человек гибнет не только тогда, когда он беднеет, голодает, страдает и умирает, а тогда, когда он слабеет духом и разлагается нравственно и религиозно.

Наверное, не менее странной оказалась в XX столетии позиция видного политического деятеля Индии Махатмы Ганди. Он возглавил движение за независимость своей страны. Однако он призывал не к революции, не к войне. Ганди заложил основы политики ненасилия, продемонстрировал ее огромные возможности на опыте борьбы за независимость Индии, которая была колонией Англии. Британская корона была вынуждена по достоинству оценить такую последовательно проведенную политику и предоставить Индии свободу. Позиция ненасилия существенно отличается от, скажем, христианского взгляда или средневековых норм рыцарского этикета. Она признается наиболее жизнеспособной как в современных условиях, так и в перспективе.

В XX в. прошли обстоятельные дискуссии и в естествознании, и в обществознании по поводу детерминизма. Эти обсуждения показали, насколько сложны процессы развития. С одной стороны, оно может быть экстенсивным (в смысле эволюционизма XVIII в.), т.е. обнаружением и разрастанием того, что уже имелось, или интенсивным, т.е. возникновением качественно новых форм. С другой – развитие бывает или экзогенным, т.е. ненастоящим, неподлинным, определяемым только извне, или эндогенным, иначе говоря, настоящим развитием, источник которого находится внутри того, что подвержено изменению.

Понятие насилия, как и само это слово, имеет, несомненно, негативный эмоционально-нравственный оттенок. В боль–шинстве философских и религиозных моральных учений на–силие отождествляется со злом. Решительный запрет на него «не убий» обозначает границу, которая отделяет нравствен–ность от безнравственности. Вместе с тем общественное соз–нание, а также и этика допускают ситуации нравственно оправ–данного насилия. В понимании насилия существует два крайних подхода – абсолютистский (широкий) и прагматический (уз–кий), каждый из которых обладает своими преимуществами и недостатками. В широком смысле под насилием понимают по–давление человека во всех его видах и формах – как прямое, так и косвенное, как физическое, так и экономическое, психологическое, политическое и всякое другое.

При этом подавлением считают любое ограничение усло–вий развития личности, причина которого заключена в других людях, а также общественных институтах. Таким образом, на–силие оказывается синонимом нравственного зла, в него вме–сте с убийством включают ложь, лицемерие и другие мораль–ные деформации. Широкое истолкование понятия насилия дорого тем, что придает существенное значение его нрав–ственному измерению. Но оно имеет, по крайней мере, два недочета: исчезает собственное содержание явления насилия; его отрицание неминуемо приобретает форму бессильного морализирования.

При этом подходе к насилию исключают саму постановку вопроса о каких-нибудь случаях его нравственно оправданно–го применения.

В узком смысле насилие чаще сводят к физическому и эко–номическому урону, который люди могут наносить друг другу, и оно понимается как телесные повреждения, ограбления, убийство, поджоги и т. д. При этом подходе насилие сохраня–ет свою специфику, не растворяется целиком в родовом поня–тии морального зла. Его несовершенство состоит в том, что насилие приравнивается к внешне ограничивающему влия–нию на человека, не увязывается с внутренней мотивацией его поведения.

При этом, если не учитывать мотивации, понять феномен насилия невозможно. Например, есть боль вывихнутой ноги. А есть боль от дубинки милиционера. Если в физическом смы–сле между ними может не быть разницы, то в нравственном смысле различие огромно.

Трудности, связанные с понятием насилия, получают раз–решение, если уместить его в пространство свободной воли и анализировать как одну из разновидностей властно-волевых отношений в обществе между людьми. И. Кант определял си–лу как «способность преодолеть большие препятствия. Та же сила называется властью, если она может преодолеть сопро–тивление того, что само обладает силой».

Власть в человеческих отношениях можно было бы опреде–лить как принятие решения за другого, приумножение одной воли за счет другой. Насилие является одним из способов, ко–торый обеспечивает господство, власть человека над другим человеком. Причины, в силу которых одна воля доминирует, властвует над другой, подменяет ее, принимает за нее какие-либо решения, могут быть разными:

1) некоторые имеют реальное превосходство в состоянии во–ли – обыкновенный случай: патерналистская власть, власть отца;

2) предварительный взаимный договор, например: сила закона и законных властителей;

3) насилие как типичный случай: власть оккупанта, на–сильника, завоевателя.

Насилие – это такое принуждение или такой ущерб, кото–рые реализовываются вопреки воле того или тех, против кого они сориентированы. Насилие является узурпацией свобод–ной воли. Оно также является посягательством на свободу че–ловеческой воли.

В понятии насилия существенными являются два момента

1) то, что одна воля прерывает другую волю или подчиня–ет ее себе;

2) то, что это реализовывается путем внешнеограничиваю-щего воздействия, физической силы.

Понятие насилия имеет очень конкретное и строгое содер–жание, его невозможно отождествлять со всякой формой при–нуждения. Насилие как определенную форму общественного отношения необходимо отличать, с одной стороны, от ин–стинктивно-природных свойств человека, а с другой стороны, от других форм принуждения в обществе, в частности, патер–налистского и правового.

Основной аргумент в пользу насилия состоит в том, что без него невозможно противостоять враждебным формам зла (на–пример, тирании).

И как бы дурно ни было насилие, оно все же лучше безро–потности и трусости. Насилие считают оправданным как про-тивонасилие. Насильственный ответ на насилие в сравнении с непротивлением, покорностью ему и в самом деле имеет огромные преимущества.

В утилитарном плане оно эффективней и в нравственном плане более достойно. Оно тем самым является вызовом наси–лию, формой борьбы с ним. Если бы у человека, утверждал Ганди, был выбор между трусливым смирением или насиль–ственным сопротивлением, то выбор, конечно, был бы за по–следним. Но имеется еще и третья линия поведения перед лицом враждебной несправедливости – это активное ненасильствен–ное сопротивление, преодоление ситуации несправедливости, но другими – ненасильственными – способами.

Ненасилие отличается от насилия главным образом пони–манием того, как поделены добро и зло в обществе людей. Оно основывается на взаимной связанности всех людей в добре и зле. Одно из нередко повторяемых возражений против нена–силия как программы действий состоит в том, что оно будто бы способствует развитию слишком благостного и потому не–реалистического представления о человеке.

В реальности это не так. В основе современных концепций ненасилия находится убеждение, согласно которому челове–ческая душа становится ареной для борьбы добра и зла.

Как отмечал Мартин Лютер Кинг, даже в самых худших из нас есть частичка добра и в лучших из нас есть частичка зла. Считать человека действенно злым – значит, несправедливо клеветать на него. Считать человека безгранично добрым – значит, льстить ему. Должное же ему воздастся тогда, когда определится моральная двойственность человека. Приверже–нец ненасилия не считает человека до конца добрым суще–ством. Он полагает, что человек открыт добру так же, как и злу. Человек может быть добрым. Оттого в отношениях между людьми всегда остается вероятность сотрудничества.

Намеренно ориентируясь на доброе начало в человеке, по–борник ненасилия тем не менее отталкивается от убеждения, что моральная амбивалентность (двойственность) является принципиально неустранимой основой человеческого бытия. Он не может удалить из себя того зла, против которого ведет борьбу, и не отлучает оппонента от добра, во имя которого эту борьбу ведет. На этом, собственно, и построены позиции не–насильственного поведения:

1) полный отказ от монополии на истину, готовность к из–менениям, диалогу или компромиссу;

2) критика своего собственного поведения с целью выяв–ления того, что в нем могло бы питать и провоцировать враждебную позицию оппонента;

3) рассмотрение ситуации глазами оппонента с целью по–нять его и найти выход из ситуации, который бы помог ему сохранить лицо.

Таким образом, перед лицом воинствующей несправедли–вости возможны три линии поведения:

1) пассивная покорность;

2) насильственное сопротивление;

3) ненасильственное сопротивление.

Карл фон Клаузевиц писал: «Если мы захотим охватить мы–слью как одно целое все бесчисленное множество едино–борств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помо–щи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель – сокрушить противника и тем са–мым сделать его не способным ко всякому дальнейшему со–противлению».

Война в его понимании – это акт насилия, который имеет целью заставить противника выполнить нашу волю. Насилие при этом использует изобретения искусств и наук, чтоб проти–востоять насилию же.

Неприметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в форме обычаев междуна–родного права, сопровождают насилие, не смягчая, в сущно–сти, его эффекта.

Также К. фон Клаузевиц приводит еще одно сравнение войны: «Бой в крупных и мелких операциях представляет то же самое, что уплата наличными при вексельных операциях как ни отдаленна эта расплата, как ни редко наступает момент реализации, когда-нибудь его час наступит».

Но также вводит два понятия, необходимые, по его мне–нию, для рассмотрения явления войны: «политическая цель войны» и «цель военных действий». Политическая цель войны является первоначальным мотивом и должна быть весьма су–щественным фактором: чем незначительнее жертва, которую мы потребуем от нашего противника, тем меньшее сопротив–ление мы должны от него ожидать.

Но чем ничтожнее наши требования к нему, тем слабее бу–дет и наша подготовка. Еще, чем меньше наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем проще отка–заться от ее достижения, а по этой причине и наши усилия бу–дут менее внушительны.

Это действительно так, одна и та же политическая цель мо–жет оказывать неодинаковые действия не только на различ–ные народы, но и на один и тот же народ в различные эпохи Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая принужденность отношений, что совершенно не значи–тельный сам по себе политический повод к войне вызовет боль–шое напряжение, далеко превосходящее значение этого пово–да, и вызовет подлинный взрыв.

Война в человеческом обществе – война порой целых на–родов, и при этом народов цивилизованных, – всегда прои–стекает из политического положения и вызывается только по–литическими мотивами.

Война является не только политическим актом, но и под–линным орудием политики, продолжением политических от–ношений, осуществление их иными способами. То, что оста–ется в ней особого, относится лишь к своеобразию ее средств. Таким образом, принимая во внимание обоснованность тези–са о тесной связи войны и политики, необходимо согласиться с общепризнанным положением.

Не существует неизбежных войн, так как хотя они и явля–ются продолжением политики, крайним шагом, всегда можно найти компромиссное решение. Человек мечтал о мире чело–века на всех ступенях цивилизации, начиная с первых шагов его. К глубокой древности восходит идеал жизни без жестоких столкновений и войн, такой, чтобы в отношениях между стра–нами и людьми соблюдались бы общепризнанные нормы справедливости.

Уже в произведениях античных философов можно прочи–тать об идеях мира, хотя эта тема рассматривалась преимуще–ственно как вопрос об отношениях между греческими госу–дарствами. Античные философы старались лишь устранять междоусобные войны. Например, в плане идеального государ–ства, который предложил Платон, совсем нет внутренних меж–доусобиц и почитаются воины, которые отличились во «втором величайшем виде войны» – в войне с внешними врагами.

Похожее мнение на этот вопрос и у Аристотеля. Врагами древние греки считали иностранцев и полагали, что они и все, что им принадлежит, является хорошей добычей, если всем этим только удавалось завладеть. Возможно, основной причи–ной этого является уровень экономического развития обще–ства. Отсюда и прямой переход к проблеме рабства, понятия из другой эпохи.

Если рассматривать тему мира без войн, опираясь на взгля–ды христианской церкви, то здесь можно заметить некоторую двойственность. С одной стороны, основная заповедь «не убий» объявляла войну и само лишение человека жизни самым тяже–лым грехом.

Церковь осуждала междоусобные войны периода Средне–вековья, что отчетливо отразилось, например, в истории Руси.

В частности, киевский князь Владимир Мономах убеждал кня–зей русских не вести военных действий во время Великого по–ста. Христианская церковь также была зачинателем устано–вления так называемого Мира Божьего – дней, когда прекращались междоусобицы. Такие дни они связывали с ми–фическими событиями из жизни Христа, с важными рели–гиозными праздниками.

Военные действия не велись и в дни, которые церковь определяла для размышления и молитв, в дни сочельника и постов. Тех, кто нарушал Божий Мир, наказывали штрафом и конфискацией всего имущества, отлучением от церкви, те–лесными наказаниями.

Под охрану Мира Божьего прежде всего попадали церкви, монастыри, путешественники, женщины и предметы, необхо–димые для земледелия. Но в то же время проповедь всеобщего мира не мешала христианской церкви освящать бесчисленные завоевательные войны, крестовые походы против «неверных», подавление крестьянских движений.

Можно утверждать, что критика войны в Средние века бы–ла ограничена этическими идеями христианства и идеалом об–щего мира оставался мир среди христианских народов Евро–пы. XX век принес человечеству две небывалые до этого по масштабам мировые войны, еще больше обострил значимость проблемы войны и мира.

В этот период развилось пацифистское движение, которое зародилось в США и Великобритании после наполеоновских войн. Оно отвергает любое насилие и войны, даже оборони–тельные. Отдельные современные представители пацифизма утверждают, что войны пропадут тогда, когда уровень населе–ния на земле станет стабильным; другие разрабатывают меро–приятия, на которые можно было бы перевести «воинствен–ный инстинкт» человека. Таким «моральным эквивалентом», по их мнению, может послужить развитие спорта, в особенно–сти состязаний, которые связаны с риском для жизни.

Исследователь проблемы Й. Галтунга постарался выйти за узкие рамки пацифизма. Его концепция утверждает «миними–зацию насилия и несправедливости в мире», тогда лишь и смо–гут выжить высшие жизненные человеческие ценности. Очень интересна позиция одного из самых знаменитых теоретиков Римского клуба – А. Печчеи.

Он утверждает, что созданный человеком научно-техниче–ский комплекс «лишил его ориентиров и равновесия, поверг–нув в хаос всю человеческую систему». Главную причину, кото–рая подрывает устои мира, он видит в пороках психологии и морали индивида – в алчности и эгоизме, склонности к злу и насилию и т. д.

Оттого главную роль в осуществлении нравственной пе–реориентации человечества, по его мнению, играет «измене–ние людьми своих привычек, нравов, поведения». «Вопрос сводится к тому, – утверждает он, – как убедить людей в раз–личных уголках мира, что именно в усовершенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению проблем».

Философы различных эпох осуждали войны, горячо мечта–ли о вечном мире, исследовали разные аспекты достижения всеобщего мира. Одни из них сосредоточивали внимание в ос–новном на этической стороне войны.

Они считали, что агрессивная война является порождени–ем безнравственности, что постоянного мира можно достичь в результате морального воспитания людей в духе взаимопо–нимания, терпимости к разным вероисповеданиям, устране–ния националистических предрассудков, воспитания людей в духе «все люди братья».

Но другие видели основное зло, причиняемое войнами, в хозяйственной разрухе, в срыве нормального функциониро–вания всей экономической структуры. В результате они пыта–лись склонить человечество к мирному сосуществованию, ис–пользуя картину общего благополучия в обществе без войн, в котором прежде всего силы общества будут направляться на развитие науки, техники, искусства, литературы, но не на со–вершенствование средств уничтожения.

Они полагали, что мир между государствами может быть установлен только в результате разумной политики просве–щенного правителя.

Другие же разрабатывали правовые аспекты проблемы ми–ра, достичь которого они хотели путем договора между прави–тельствами, провозглашением региональных или всемирных федераций государств.

Проблема мира, а также и проблема войны является акту–альной для многих ученых, а также политических и обще–ственных движений.

Значительны успехи миролюбивых сил и многочисленных организаций, как и достижения ряда школ и направлений, на–учных центров, которые специализируются на исследовании проблем мира.

Сегодня накоплена огромная сумма знаний о мире как це–ли, а также условии жизни и развития всего человечества, о взаимосвязи мира и войны и особенностях этой проблемы в современную эпоху, о мыслимых путях и предпосылках дви–жения к миру без оружия и войн.

Хотя столь же очевиден и иной важнейший вывод из изло–женного: анализ концепций мира требует основательных уси–лий. Должна быть построена очень глубокая и последователь–ная философия мира, важнейшей составной частью которой должна явиться диалектика мира и войны в развитии.

В то же самое время проблема философии мира не может быть растворена в зауженном академизме, излишне заострена на полемике вокруг дефиниций и взаимосвязей некоторых по–нятий, которые относятся к данной сфере исследований и идеологии (связь войны с политикой неразрывна).

Общечеловеческое соизмерение проблем войны и мира придает большую актуальность сотрудничеству пацифистов, социал-демократов и консерваторов, верующих и атеистов, Множество подходов философского истолкования мира идейный плюрализм тесно связаны с политическим плюра–лизмом. Различные составляющие движения за мир находятся между собой в непростых отношениях.

Они могут развиться от полной конфронтации идей до плодотворных совместных действий. В таком развитии вос–создается глобальная задача найти наилучшие формы сотруд–ничества различных общественных и политических сил для достижения общей для человеческого общества цели. Мир яв–ляется ценностью общечеловеческой, поэтому достичь ее воз–можно только общими усилиями всех народов.

Важным качественным скачком в ограничении насилия стало возникновение государства. Отношение государства к насилию, в отличие от первобытной практики талиона, ха–рактеризуется тремя основными признаками.

Государство монополизирует насилие, институционализи–рует его и заменяет косвенными формами.

Государство означает такую стадию развития общества, когда предоставление его безопасности становится особой функцией в рамках общего разделения труда. С этой целью право на насилие сосредоточивается в руках группы некото–рых лиц и осуществляется по установленным правилам. При–мерно так же, как появляются ремесленники, земледельцы, купцы и т. д., появляются стражи (воины, полицейские), ко–торые призваны оберегать жизнь и собственность людей как от их взаимных посягательств, так и от внешних врагов.

Безопасность человека в первобытном обществе является делом всего рода: здесь каждый взрослый мужчина – воин. Право кровной мести всеми признается, и каждый сородич в соответствии с определенным обычаем и очередностью вос–принимает ее как свою неотъемлемую обязанность.

Но с появлением государства безопасность делается обя–занностью особой структуры, которая является монопольным держателем права на насилие. Принцип «не убий», рассмо–тренный в конкретном историческом содержании, как раз был направлен на то, чтобы изъять право насилия у самого населения (соплеменников) и передать его государству. Он прежде всего был призван блокировать действия требующих справедливого возмездия людей, гарантировать в обмен то, что государство накажет и защитит.

В государстве насилие институционализируется. Это нельзя понимать так, будто талион не был социальным инс–титутом. Талион тоже являлся нормативной системой, но он проводился в результате спонтанных действий заинтересо–ванных лиц.

Хотя это и был детально разработанный обычай с целью обеспечивать принцип эквивалента в разнообразных обстоя–тельствах, тем не менее каждый член первобытного коллекти–ва имел право его объяснения и безусловную обязанность ис–полнения. В государстве все проходит иначе.

Здесь право насилия оформлено законодательно. Законы вырабатываются по-иному, чем обычай, более элитарным пу–тем. Для каждого случая применения насилия закон учрежда–ется в результате особой процедуры, предполагающей объек–тивное, всесторонне взвешенное расследование и обсуждение Насилие, которое практикует государство, основывается на аргументах разумных и характеризуется беспристрастно–стью, таким образом, оно достигает по сравнению с талионом качественно более высокого уровня институционализации Государство сделало также еще один важный шаг в ограниче–нии насилия.

В государстве насилие часто заменяется угрозой насилия Немецкий исследователь Р. Шпееман в своей работе «Мо–раль и насилие» выделяет три типа воздействия одного чело–века на другого:

1) собственно насилие;

3) общественная власть.

Насилие является физическим воздействием. Речь является воздействием на мотивацию. Общественная власть предста–вляет собой действие на обстоятельства жизни, которые опре–деляют поведение. Это обстоятельство – принуждение к мо–тивам. Так действует, в частности, государство в тот момент, когда оно поощряет или ограничивает деторождаемость в об–ществе с помощью политики налогов. По отношению к обще–ственной власти насилие и речь выступают как первичные способы воздействия человека на человека.

Предметом спора был и остается вопрос, как квалифици–ровать третий способ воздействия, который в опыте современ–ных обществ является главным. Аристотель выделял его в сво–еобразный разряд.

Вместе с непроизвольными действиями, реализуемыми че–ловеком не по своей воле, и произвольными действиями, в ко–торых он осуществляет свои желания, Аристотель выделял особый класс смешанных действий, которые человек произ–водит сам, по своей воле, но под строгим давлением обстоя–тельств, когда их альтернативой становится нечто более худ–шее, чем сами эти действия, в крайнем случае – смерть.

Таково, в частности, поведение человека, который совер–шает что-то постыдное по требованию тирана, чтобы спасти близких, или поведение купцов, которые выбрасывают во вре–мя шторма за борт свое имущество, чтобы не затонул корабль. Т. Гоббс утверждал, что подобные действия необходимо считать добровольными, свободными, так как у человека остается вы–бор, хотя он и весьма зауженный; страх смерти невозможно отождествлять с самой смертью.

Многие теоретики ненасилия в наше время, напротив, придерживаются взгляда, сообразно которому эти действия необходимо свести к подневольным. По их мнению, угроза насилием сама может являться насилием.

Если используемое государством насилие рассматривать само по себе, как конечное состояние и постоянное условие существования человека, то оно не может не вызвать отрица–тельной нравственной оценки.

Каким бы законным, институционально оформленным и предельно осторожным государственное насилие ни было, оно остается насилием – и в этом смысле оно прямо противо–положно нравственности. Вместе с тем все отмеченные свой–ства могут быть интерпретированы как факторы, которые придают насилию размах. Монополия на насилие может при–вести к его избыточности. Институциональность насилия придает ему анонимность и притупляет его восприятие.

Возможность косвенного использования насилия (мани–пулирование сознанием, скрытая эксплуатация и т. п.) расши–ряет сферу его применения. Отношение к государственному насилию может быть и иным, если рассматривать его в исто–рическом развитии и учитывать, что в отношении к насилию был догосударственный период и будет постгосударственный.

Государственное насилие, как и предшествовавший ему та–лион, не является формой насилия, а становится лишь фор–мой ограничения насилия, этапом на пути его преодоления. Монополия на насилие ограничивает его источник до разме–ров, которые дают возможность обществу осуществлять целе–направленный контроль над ним.

Институционализация насилия включает его в простран–ство действий, законность которых сходится с разумной обос–нованностью. Косвенные формы насилия – свидетельство то–го, что оно в своей эффективности может быть замещено другими средствами.

Государственное насилие является не просто ограничением насилия. Это такое его ограничение, которое создает предпо–сылки для решительного преодоления и перехода к принци–пиально ненасильственному общественному устройству.

Но все вышеуказанные глобальные проблемы современности, при всей важности их решения для человечества, все-таки уступают по степени значимости такой глобальной проблеме, как: предотвращение мировой термоядерной войны и ликвидация войн как средства решения политических проблем, создание ненасильственного мира, обеспечивающего мирные условия для социального прогресса всех народов.

Двадцатый век, принесший человечеству две невиданные до это­го по масштабам мировые войны, обострил значение проблемы войны и мира. В этот период развивается пацифистское движение, зародившееся в США и Великобритании. Оно отвергает всякое насилие и любые войны, в том числе и оборонительные.

Известный исследователь Й. Галтунга попытался выйти за узкие рамки пацифизма; его концепция выражается в «минимизации насилия и несправедливости в мире», тогда только и смогут высшие жизненные человеческие ценности. Весьма интересна позиция одно­го из самых влиятельных теоретиков Римского клуба А. Печчеи, который утверждает, что созданный человеком научно-технический комплекс «лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему». За все время истории человечества на Земле, произошло свыше 4500 войн, унесших жизни более 4 млрд. человек. Особенно остро эта проблема встала перед человечеством в ХХ веке, когда только две мировые войны до основания потрясли всю человеческую цивилизацию, нанесли колоссальный материальный и нравственный ущерб населению десятков стран мира, а количество человеческих превысило 60 млн. человек.

Вторая половина ХХ века ознаменовала новый этап в насильственной истории человечества. После 1945 года в мире произошло более 100 военных конфликтов, в которых погибло несколько миллионов человек. Создание оружия массового поражения, прежде всего ядерного, средств его доставки, и угроза его применения породили невиданную ранее в истории гонку ракетно-ядерных вооружений и поставили человечество на грань уничтожения.

Еще 38 сессия Генеральной ассамблеи ООН объявила подготовку и развязывание ядерной войны величайшим преступлением против человечества. В декларации ООН 1981 г. о предотвращении ядерной катастрофы было заявлено, что с законами человеческой морали и высокими идеалами Устава ООН несовместимы любые действия, подталкивающие мир к ядерной катастрофе. На сегодняшний день ведущие мировые державы – члены т.н. «ядерного клуба» – Россия, США, Великобритания, Франция, КНР, обладают совокупным ядерным потенциалом в несколько десятков тысяч боеголовок, способных уничтожить все живое на планете 30-35 раз. В случае ядерного конфликта между ведущими мировыми державами будет уничтожена вся человеческая цивилизация, создававшаяся тысячелетиями, будут подорваны естественные условия существования человека, включая его генетические основы. Одним из последствий мировой ядерной войны будет т.н. «ядерная зима», т.е. резкое падение температуры окружающей среды в результате колоссального загрязнения атмосферы продуктами горения многочисленных пожаров. В результате «ядерной зимы» и радиоактивного заражения быстро вымрет то, что возможно, уцелеет в результате самой ядерной войны. Победителя в этой войне не будет, так как ее последствия невозможно будет локализовать. Сегодня крупномасштабный конфликт с применением ядерного оружия между ведущими мировыми державами маловероятен, но совсем его исключить нельзя. К тому же ряд стран, официально не входящих в «ядерный клуб» (Индия, Пакистан, Израиль, возможно КНДР) уже имеют на вооружении ядерное оружие собственного производства, и нет гарантии, что оно не будет применено в каких либо локальных конфликтах.

Проблема гонки ядерного вооружения имеет также и экономический аспект. Создание и совершенствование ядерного оружия требует колоссальных материальных затрат, привлечения сотен тысяч квалифицированных специалистов в различных областях, использования самых ценных и редких материалов и ресурсов. Суммы средств, тратящихся ежегодно на эти цели, превышают триллион долларов.

Помимо ядерного, на планете имеются и значительные запасы других видов оружия массового поражения – химического и биологического. В последние годы наиболее развитые страны мира проводят интенсивную работу по созданию новых образцов высокоинтенсивного оружия, основанного на качественно иных физических принципах (лазерное, вакуумное, электромагнитное, ультразвуковое, микроволновое оружие), модернизируется обычное оружие (высокоточные ракеты, системы залпового огня, корректируемые снаряды и бомбы с лазерным и спутниковым наведением). Новые образцы оружия порождают и новые средства противодействия ему, что еще больше раскручивает спираль гонки вооружений. Человечество все более увязает в неком круговороте неразумности, из которого все труднее и труднее выбираться.

Насилие и ненасилие представляют собой разные перспективы в борьбе за справедливые отношения между людьми в обществе. Возможные линии поведения человека перед лицом насильственно поддерживаемой социальной несправедливости можно свести к трем основным.

Во-первых, это пассивность, малодушие, трусость, капитуляция, словом, непротивление насилию. Такая позиция заслуживает безусловной негативной оценки.

Во-вторых, ответное насилие. Эта линия поведения является в практическом плане более эффективной и в нравственном плане более достойной, чем первая. В ответном насилии уже, по крайней мере, чувствуется «ответственность за цели» (Жан Госс). Это уже вызов насилию, активное его неприятие, борьба с ним. Широко известны слова Ганди о том, что если бы перед человеком был выбор между трусливым смирением или насильственным сопротивлением, то предпочтение, конечно, следовало бы отдать насильственному сопротивлению. Ответное насилие лучше, чем покорность. Но есть еще третья линия поведения - это активное ненасильственное сопротивление, преодоление ситуации несправедливости, но другими - принципиально ненасильственными - методами. Отождествление ненасилия с пассивностью является одним из устойчивых общественных предрассудков. В обыденном сознании насилие, как правило, оправдывается в качестве альтернативы покорности. Такая позиция была бы понятна только в том случае, если бы не было третьей возможности - ненасилия, предполагающего исключительно высокую степень активности и действенности, более высокую, чем ответное насилие.

Важно подчеркнуть следующее: эти три линии поведения образуют восходящий ряд и с прагматической и аксиологической точек зрения. И по критерию эффективности, и по критерию ценности противонасилие выше пассивности, ненасилие выше противонасилия. Ненасилие, следовательно, представляет собой постнасильственную стадию в борьбе за социальную справедливость. В отличие от пассивности, являющейся позицией человека, который не поднялся, не дорос до ответного насилия, оно представляет собой способ поведения человека, который перерос насильственный способ решения проблемы. Перерос и духовно, так как в противовес насилию, всегда предполагающему разделение людей на две неравноправные касты - «своих» и «чужих», «добрых» и «злых» и т. д., оно исходит из метафизической святости каждого человека, и душевно, так как требует большего мужества, чем то, которое требуется для преодоления физического («животного») страха. Для любви нужно больше кругозора и больше мужества, чем для кровной мести, дуэли или иной физической расправы с «врагом».

Ответное насилие и активное ненасилие - разные ступени, стадии зрелости человеческих усилий, направленных на борьбу за социальную справедливость. Ответное насилие пользуется для этой цели неадекватными средствами и в лучшем случае может рассчитывать на ограниченный и внешний успех, оно не выводит за пределы насилия. Ведь даже если признать, что насилие может вести к справедливости, то это вовсе не значит, будто оно само является справедливым делом. Ненасилие переводит цели и средства борьбы в качественно однородную нравственную плоскость, направлено на устранение не только эмпирических результатов несправедливости, но и их внутренних оснований, оно разрывает цепь насилия, поднимает человеческие отношения на другой уровень. Такая последовательность находит также подтверждение в истории идеи ненасилия: до того и для того, чтобы она могла быть сформулирована в качестве развернутой программы в «Новом завете», она существовала в «Ветхом завете» в неразвитой еще форме. Основное различие заключалось в том, что в «Ветхом завете» норма «Не убий» была направлена прежде всего на регламентацию поступков и допускала древний закон талиона. В «Новом завете» она трансформировалась в последовательную этику любви, доходящую до глубочайших ментальных структур и не знающую никаких исключений вплоть до парадоксального «возлюбите врагов ваших». Характеризуя эту историческую последовательность, И. А. Ильин пишет: «Сама идея о возможности сопротивления посредством непротивления даруется человечеству и оказывается применимой тогда и постольку, когда и поскольку общий, родовой процесс обуздания зверя в человеке грозою и карою («Ветхий завет») создает накопленный и осевший итог обузданности и воспитанности, как бы экзистенц-минимум правосознания и морали, открывающий сердца для царства любви и духа («Новый завет») » .

Одним из наиболее важных аспектов современного этапа развития общества является проблема насилия и ненасилия в решении социальных и личных вопросов. Эта проблема стара как человечество, ибо уже на заре истории люди столкнулись с необходимостью подавления стрессовых импульсов в поведении.

Выйдя из недр животного мира, человек, с одной стороны, является самым неприспособленным живым существом в биологическом смысле, а с другой - является своеобразным «суперхищником», уничтожающим себе подобных в огромных количествах. Последние исследования генома человека показали наличие у ряда людей гена «насилия», действие которого проявляется в соответствующей среде. Давно замечено, что почти вся человеческая история - история войн, конфликтов, насилия, убийств, жестокости и т.д. Мир является скорее исключением или коротким периодом между войнами. В концепции марксизма насилие понималось как «повивальная бабка всякого старого общества, когда оно беременело новым».

В последующей философской мысли революционное насилие либо категорически осуждалось (Л. Н. Толстой, М. Ганди, представители пацифизма), либо превозносилось как единственно эффективное средство борьбы (Бакунин, бланкисты, анархисты). В. И. Ленин полагал, что в «идеале нет места насилию над людьми». XX в. до предела обострил дилемму «насилие - ненасилие», что связано с появлением ядерного оружия и других средств самоуничтожения человечества, а также с обострением отношений между богатым «севером» («Золотой миллиард») и остальным человечеством («бедный юг»). Кроме того, отмечается рост немотивированного насилия в отношениях между людьми и группами, распространение феномена серийных убийств, фанатизма и глобального терроризма.

Философская оценка этих явлений прежде всего связана с разграничением понятий «сила» и «насилие». Под насилием понимается противозаконное и аморальное применение силы, кроме тех случаев, когда «революционное насилие» имеет соответствующее социальное оправдание. Один из идеологов ненасилия, лидер борьбы Индии за независимость М. К. Ганди, сказал так: «Ненасилие - это оружие сильных», полагая, что законы любви между людьми действуют, как закон гравитации, и необходимо учить людей ненасильственным способам разрешения проблем. Развивая эту мысль, выдающийся американский общественный деятель Мартин Лютер Кинг писал, что «ненависть умножает ненависть, насилие умножает насилие, и жестокость умножает жестокость, закручиваясь в адской спирали разрушения». Дабы не провалиться в «мрачную бездну взаимного уничтожения», мы должны, согласно М. Л. Кингу, осуществить на деле евангельскую заповедь и возлюбить наших врагов, научиться прощать, ибо зло, творимое нашим ближним, не отражает всей сущности человека, а также искать не поражения и уничтожения нашего врага, а взаимопонимания и дружбы. Мы не можем избавиться от врагов, отвечая ненавистью на ненависть, мы должны избавиться от чувства вражды.

В современной западной социологии описано около 200 методов ненасильственных действий в разных сферах жизни и деятельности человека и общества. В конечном итоге ненасилие как способ решения проблем общественного развития все более связывается с понятием исторического прогресса.

В конце XX в. с возникновением кризиса современной культуры и цивилизации, появлением глобальных проблем человечества и нарастанием нестабильности в мире в целом критерии общественного прогресса начинают изменяться. По мнению К. Ясперса, прогресс науки, техники и производства не ведет к прогрессу самого человека и «все великое гибнет, все незначительное продолжает жить». Человечество не смогло «изобрести человека» (Ж. -П. Сартр) или «вывести» новую породу людей, способных успешно прогрессировать в «новом» обществе. Поэтому понятие прогресса общества и истории все более связывается с развитием телесных и духовных характеристик самого человека. Так, в качестве интегральных характеристик прогрессивного развития общества и человека предлагаются такие критерии, как средняя продолжительность жизни, уровень материнской и детской смертности, показатели физического и душевного здоровья, чувство удовлетворенности жизнью и т.п. Ни один вид прогресса (в экономической, социально-политической и других сферах жизни общества) не может рассматриваться как ведущий, если он не затрагивает жизни каждого человека на планете. С другой стороны, резко усиливается доля ответственности каждого человека за все происходящее в обществе, за движение истории в желаемом направлении, при достижении цели мирными, ненасильственными средствами.

Лекция 18: Человек и проблема ценностей

1. Мораль в истории человечества.

2. Человек в мире красоты.

3. Справедливость и право.